Ленинград. Дневники военных лет. Книга 2

Некоторые положения постепенно определяются после обороны Ленинграда: противник рассчитывал на военное и психологическое обезволивание, а в период зимней блокады — на моральное разложение и депрессию ленинградцев, распад коллектива, распад личности (на почве голода и психической усталости). Фашисты полагали, что вид умирающего города плюс обстрелы и бомбежки сломят волю ленинградцев. Но на практике получилось обратное: мы теснее сжали ряды; росло упорство, гордость. Страх смерти был преодолен; невиданная освобожденность духа; новые формы военного быта; цепкость людей, философское отношение к личному, к собственности. Жажда жизни (непреходящая), сохранение ряда традиций и избавление от ряда традиций… Мы чтим мертвых своею жизнью, своим упорством!.. Характерно письмо моряка Червонного к жене: «Ты не убивайся по мне… Я погиб… Я хорошо пожил, но мало… Ты поживи за меня, я прошу об этом…»

21 февраля 1944 года.

В 11 часов — в наркомате. Сообщили, что «Раскинулось море широко» идет в двадцати девяти театрах страны.

В 11.30 — у товарища Рогова:

— Очень хорошая пьеса^[175]. Все стало на место. (Гм…) Пьеса будет разослана во все флотские театры. (Вот этому я рад! Наконец-то! Почти два года!)

Поговорили о будущих моих планах…

Днем — встреча с труппой Камерного театра: Ольга Берггольц, я и др. Актеры слушали о Ленинграде с напряженным вниманием… Какая-то просветленность, дыхание большой оптимистической трагедии: «Мы должны стать лучше, узнав все о Ленинграде».

22 февраля — 4 марта 1944 года.

Впервые за всю войну не вел записей… Устал…

Сделал последний (до отъезда) большой доклад (1 марта) в ЦДРИ^[176] для профессуры, народных и заслуженных артистов столицы. Глубокие отклики.

Пора за дело, в Ленинград! Заказал билет на 5 марта. Попрощался в наркомате… В дорогу!

10 марта 1944 года.

Опять не успевал вести записи, о чем жалею. Попробую кое-что восстановить. Такая усталость, нервная реакция, что со дня приезда не могу записывать. Сказываются, видно, девятьсот ленинградских дней.

Город затих. Вспышка радости, победа, — потом пришли будни. Эта душевная депрессия, физическое ощущение усталости — общие.

Выступил по радио: «Девятьсот дней держались, вытянем еще сто, еще тысячу дней. Лето не за горами, поможет здоровью…» (Врачи констатируют массовую гипертонию и ряд нервных явлений у ленинградцев.)

Мне с полного московского темпа очутиться в ленинградской тишине — и странно и трудно. Все напоминает недавнее прошлое — щемит душу… Все эти улицы, все эти дома, неотступные воспоминания и к тому же моя вечная, старая петербургская тоска. Я переживаю какой-то «переходный» период: свежие острые ощущения Москвы и отстраненный Ленинград; отрыв от одной работы — мысли о новой, еще не начатой. И все же я рад, что на месте.

(Иногда воздушные тревоги, зенитный огонь…)

…10 марта был с С.К. в Соляном городке на выставке «Оборона Ленинграда». Меня поразило превращение нашей жизни в военный музей! Вот наши газеты, оружие, куски хлеба (120 граммов), одежда. Все это уже за стеклом, с надписями, на фоне алого бархата… Странно, поразительно!

Музей (большой — четырнадцать залов) подчеркивает: целая полоса вашей жизни, — может быть, самая трудная и значительная, — закончена. Сейчас тендендии, цели уже иные. Я сам это остро ощущаю, и отсюда моя душевная неровность, жажда нормы, ритма.

Вглядываюсь в город. Блокада для меня уже в прошлом… Нового еще мало, но оно идет неудержимо и, как всегда, в тысячах деталей… Ко всему этому надо приглядеться внимательнейше.

В беседах с С.К. узнал интересные подробности о последних боях. Она так и не дождалась Нарвы, но изъездила и осмотрела почти все освобожденные районы. Долго смотрел ее рисунки… Да, это ты — война.

В Петергофе уже нет дворца… Остался один обугленный остов; кругом руины, пусто, загажено, всюду палки с дощечками: «Мины». Их вытаскивают, приспособили и овчарок… Бродит одинокий человек с портфелем в руке, что-то записывает (председатель районного исполкома?). Воет ветер. Снега. Вместо Самсона — небольшой холмик камней… (Смотрю гуашь за гуашью.)

В Гатчине стены дворца уцелели. На одной из них — немецкая надпись от 23 октября 1943 года (!): «Мы уйдем отсюда и не вернемся, но Иваны тут ничего не найдут». Штабеля, горы пустых бутылок — марки вин всей Европы, красивые этикетки…

«Советская Эстония» помещается пока в редакции «Ленинградской правды»… Ждут продвижения за Нарву, планируют будущую работу… 13 марта я написал в «Советскую Эстонию» статью «Мы вернемся, — слышишь, Таллин!»

На Юге очень крупные успехи, видимо, сбит весь немецкий южный фронт…

На Балтийском море. Часть соединений кончает ремонт 20 марта, остальные — в апреле.

До Лавансаари толщина льда 30–40 сантиметров. Ожидается раннее вскрытие залива. Балтийскому флоту предстоят активные операции в Финском заливе. В первую очередь — малому флоту… Несомненно, пойдут и эсминцы и лидеры (попозже).