Мне трудно работать, писать. Надо либо лечиться, либо изматываться дальше. Это абсолютно ясно — лечение и работу совместить невозможно… Но все же и тут делаю все, что могу: первые наброски, замыслы нового сценария… Записи о военно-политической обстановке и др.
При мысли о новой работе — почти физическое ощущение радости. Творить, открывать!
Вспоминаю слова адмирала Исакова: «Думается, что вторжение будет в июне».
Возможно, что немцы снова попытаются бомбить Ленинград — ночи еще темные, погода удобная. Быть начеку!..
…Невыразимая грусть эти дни. Дневник застопорился, — мысли о прожитом, о сути жизни, о творчестве. Пугает болезнь… Душа раздирается… В чем дело?
Пришла С. К. Она тоже хворает после спектакля. Позже — Воронов и Рита…
С 6 до 9 вечера писал статью о выставке «Героическая оборона Ленинграда» (выставка грандиозная: 8 тысяч квадратных метров; 60 тысяч экспонатов). Волновался, когда писал, но на девятой странице устал (а может быть, разделы о промышленности и т. п. у меня не вызывают эстетического отклика?)…
Война сильно отразилась на моем внутреннем мире. Испытание практически сдано — оборона Ленинграда. Круг замкнут: 1914–1944… Отсюда, мне кажется, ощущение (временное?) исчерпанности личной, военной и творческой темы. Может быть, я и ошибаюсь, но уже думаю об изучении англосаксонского мира, «прицеливаюсь»… Резко сказываются противоречия между моей романтической, идеализированной (часто сознательно) установкой, мироощущением — и объективной, диалектической, иногда холодной, наблюдаемой мною жизнью. Вероятно, я за это жестоко расшибусь где-то в сфере хрупкой, дорогой, душевной. После ряда наблюдений за людьми я цепенею, поражаюсь, — сколько в иных цинизма, опустошенности! И это у героических защитников Ленинграда! Вот пойми все это и разъясни. Неужели нами, писателями, потеряно умение постигать сложность души и натуры людей?.. Жить некоторыми иллюзиями трудно… Думаю о своей будущей судьбе.
В 6 утра — приказ И. В. Сталина. Главные пункты: огромные заслуги Красной Армии и советского народа;
Дальнейшая задача: освободить европейские нации, добить фашистского зверя в его логове — при совместных с союзниками операциях.
Дело теперь за союзниками. Видимо, если союзники не выполнят своих обязательств, СССР должен будет и сможет сам решить свои задачи.
Но практически наша установка — долговременное сотрудничество с демократическим миром.
1 мая был почти весь день у С. К. Потеплело на душе.
3-го был на «Кирове», на «Максиме Горьком» и на гвардейском эсминце. Провел беседы с командирами в плане моей новой работы (сценарий). Некоторые наблюдения над их бытом, манерами…
Утром 4 мая вернулся из госпиталя домой.
В Пубалте две телеграммы — меня опять вызывают в Москву. Поеду числа 10-го — надо привести некоторые литературные и организационные дела в порядок.
В госпитале я так и не отдохнул: статьи, люди, доклады, но давление крови все-таки упало с 182 до 140.
Поехали на открытие выставки литературы и печати за период обороны Ленинграда. Два зала: щиты, витрины, доски, альбомы. В целом — скромно. Было много народа…
Потом пошли с С.К. в ресторан ЛССП. За нашим столиком — бывшие локафовцы[179]
. Хорошо поговорили, выпили, закусили. Кто мог бы в январе 1942 года в голодной столовой ЛССП подумать о возможности таких «банкетов» через два года?..В 3 часа дня — в Смольном, у товарища Попкова. Речь шла о создании литературно-документального сборника: обвинительного акта Ленинграда против Гитлера. Наметили план-схему; составили редколлегию.
Затем я задал вопрос о судьбе города, попросил сообщить некоторые данные.
Товарищ Попков: