Ленинград, Тифлис…

На решение Пауля вступить в партию решающее значение оказал дядя Отто, младший брат отца, лейтенант рейхсвера. Как-то раз они сидели с дядей Отто в уличном кафе на тенистой Фридрихштрассе. Дядя пил пиво из высокой кружки, а Пауль тянул через соломинку сельтерскую воду. Дядя Отто закурил дешевую сигару и произнес слова, которые глубоко потрясли Пауля.

— Нельзя допустить, чтобы шиберы[7] превратили Германию в общественный сортир…

Паулю было шестнадцать лет, когда с ним произошел прискорбный случай в общественном сортире на Клаузевиц-плац. Было довольно рано, часов одиннадцать, и сортир был пуст. Пауль зашел в кабинку и не закрыл за собой дверь. Внезапно дверь распахнулась и в кабинку ворвался мужчина лет сорока. По виду типичный шибер: дорогой костюм, на пальцах — перстни. Он что-то возбужденно говорил и совал Паулю в руки деньги. Пауль никогда не видел таких денег — новенькие хрустящие банкноты зеленого цвета. Он глядел на них, как завороженный. А мужчина затолкал Пауля в угол, встал перед ним на колени. Пауль попытался оттолкнуть его, но не успел. Ему стало больно и он с ужасом почувствовал, что он руками прижимает к себе потную лысую голову. Через мгновение все было кончено. Мужчина исчез так же внезапно, как и появился. Пауль стоял некоторое время неподвижно, сжимая в руке деньги. Потом он бросил их в унитаз и спустил воду.

На партийные собрания Пауль ходил редко. В основном, там были рабочие и отставные офицеры, те, кого больнее всего ударила инфляция. На собраниях ругали правительство, евреев и шиберов. Пели песни, взявшись за руки. Как-то раз, по просьбе районного организатора, Пауль прочитал реферат: «Арийский вопрос и археология». Реферат одобрили, хотя в нем мало кто разобрался.

Когда нацисты победили на выборах и к власти пришел Гитлер, Пауль перестал ходить на собрания. Однако, когда в 1939 году началась война, он пошел записываться в армию добровольцем. Его послали на ускоренные офицерские курсы, где готовили кадры для оккупационных служб.

Первое свое назначение обер-лейтенант фон Гедике получил во Францию, в тихую деревушку в Шампани. Работа была не тяжелой, французский язык Пауль знал с детства. Он переводил на французский распоряжения коменданта: о введении комендантского часа, о реквизиции лошадей. Секретарь мэрии, он же школьный учитель мсье Гиньоль, поправлял неправильные согласования и рассыпался в комплиментах:

— У вас изумительное чувство стиля, мсье Гедике!

Пауль поселился в доме на окраине деревушки. Его хозяйку звали Мадлен, она жила одна, муж ее не вернулся с войны. В столовой стояло пианино. Однажды вечером, с разрешения Мадлен, Пауль сел за пианино и стал подбирать старинную мелодию. Мадлен села рядом с ним, и они стали играть в четыре руки.

Той же ночью, набравшись храбрости, Пауль поднялся по скрипучей лестнице в спальню Мадлен. Она лежала в большой супружеской постели совершенно голая и, казалось, ждала Пауля. В тот момент, когда Пауль сжал ее в своих объятиях, со звоном разлетелось окно. Чьи-то руки схватили Пауля, бросили на пол. Он почувствовал страшный удар в пах и потерял сознание. Пришел в себя только утром. Он был в крови. На кровати лежала Мадлен с перерезанным горлом. Рядом виднелась бумажка. На ней крупными буквами было написано: «Немецкая шлюха».

Пауль долго лечился в немецком военном госпитале под Парижем. Ходил с тросточкой, припадал на левую ногу. А в июле 1941-го он получил новое назначение: в Россию, в городок Всехсвят.

…Поезд медленно тащился среди лесов и болот. Пауль сидел у окна с томиком Достоевского. Время от времени заглядывал в словарь. В соседнем купе играли на губной гармошке и нестройно пели ехавшие на фронт новобранцы.

На платформе Пауля встретил немолодой сержант. Они перешли мощеную булыжником площадь, вошли в приземистое кирпичное здание комендатуры. До войны там был райсовет — вывеску не успели снять. Поднялись по деревянной лестнице на второй этаж. Сержант открыл ключом дверь, они вошли в комнату, заваленную бумажными папками.

— Ваш кабинет, герр обер-лейтенант.

Пауль сел за крашенный масляной краской стол. Осмотрелся. На противоположной стене висел большой портрет Карла Маркса.

— Я уберу, — сказал сержант.

— Оставьте, — сказал Пауль.

В дверь постучали. Сержант открыл дверь, и в комнату вошел невысокий плешивый человек лет сорока.

— Господин Коровин, Вениамин Александрович, — представил его сержант, — бургомистр.