Еще более жестоким врагом – коварным и невидимым – стал голод, с которым бороться в условиях блокады и недостатка продуктов питания оказалось почти невозможно. В начале ноября 1941 г. в ленинградских больницах появились первые больные так называемой алиментарной дистрофией, т. е. заболеванием, вызванным истощением организма от постоянного недоедания; в середине ноября были отмечены первые случаи смерти от дистрофии[372]
. Вскоре этот незнакомый ранее термин станет известным всем ленинградцам, а число жертв этого нового заболевания станет нарастать с каждым днем. Единственным средством борьбы с дистрофией являлось полноценное питание, но после захвата немцами Тихвина, когда возникла угроза полного прекращения подвоза в Ленинград продовольствия, ожидалось новое снижение и без того мизерных норм. С 13 ноября по решению Военного Совета Ленинградского фронта на рабочую карточку стали выдавать 300 г, а на все остальные – по 150 г хлеба. Перед этим, четвертым уже по счету, снижением другие продукты выдавались нерегулярно и не полностью. В ноябре иждивенцы в дополнение к хлебному пайку получили всего по 1,5 кг других продуктов. В городе наступал голод, и как следствие к концу ноября смертность населения выросла в 3–4 раза по сравнению с мирным временем[373].Теперь, оказавшись в таком отчаянном положении, ленинградцы могли только сожалеть о том, что были непредусмотрительными и не позаботились о своих продовольственных запасах в первые дни войны, когда еще можно было приобрести продукты по коммерческим ценам, отстояв за ними несколько часов в очереди. Впрочем, у тех, кто такие запасы сумел сделать, по мнению доктора биологических наук Ю. Е. Москаленко, их могло хватить на две-три недели[374]
. Что же касается довоенных запасов продовольствия, то их, по опросам самих блокадников, имели менее 10 % населения, оставшегося в осажденном Ленинграде[375]. Конечно же, большинство ленинградцев накануне блокады не сознавали в полной мере той опасности, в которой они так скоро окажутся[376]. В ноябре 1941 г. приходилось уже только мечтать о том, что когда-нибудь наступят лучшие времена. «Когда после войны наступит равновесие и можно будет все купить, я куплю кило черного хлеба, кило пряников, пол-литра хлопкового масла. Раскрошу хлеб и пряники, оболью обильно маслом и хорошенько все это разотру и перемешаю, возьму столовую ложку и буду наслаждаться, наемся до отвала», – мечтала ленинградская школьница Лена Мухина в своем дневнике (запись 16 ноября 1941 г.)[377].А в это время фашистские варвары делали все, чтобы похоронить незатейливую мечту ленинградской школьницы. Немецкое командование, имевшее достаточно полную информацию о продовольственном положении осажденного города, в том числе и о том, что повсеместно наблюдается опухание от голода[378]
, а также об очередном снижении норм выдачи хлеба, оперативно реагировало на эту меру с целью не допустить соприкосновения своих войск с голодающим населением. «Срочно требуется колючая проволока, так как Финский залив замерз, и здесь возник фронт, через который переходит прежде всего гражданское население, – отмечал в своем дневнике 14 ноября 1941 г. оберквартирмейстер 18-й немецкой армии. – Необходимо гнать беженцев из Ораниенбаума и Петербурга, применяя огонь (даже на дальнем расстоянии), так как об их пропитании не может быть и речи. Речь идет о том, где будут голодать беженцы, а не том, голодают ли они вообще»[379].Итак, уповать на гуманность и милость противника ленинградцам не приходилось, оставалось рассчитывать на собственные возможности и надеяться, что руководители страны и обороны города найдут выход из возникшей критической ситуации. Руководство, промедлившее с эвакуацией населения и с созданием продовольственных запасов, теперь и в самом деле было озабочено спасением оставшихся в блокированном городе людей. 8 ноября 1941 г. И. В. Сталин в разговоре по прямому проводу с командованием Ленинградского фронта еще раз предупредил: «Если в течение нескольких дней не прорветесь на восток, вы загубите Ленинградский фронт и население Ленинграда… Повторяю, времени у вас осталось очень мало, скоро без хлеба останетесь». Спустя несколько дней Г. М. Маленков в разговоре по прямому проводу с руководителями обороны Ленинграда, настаивая от имени Сталина «не медлить с наступлением», фактор времени выдвигал в качестве главного условия спасения Ленинграда: «Если не будете медлить и используете каждый час для выигрыша времени, есть все шансы спасти Ленинград»[380]
. Однако, как видно из записи этих переговоров, реальной и тем более немедленной помощи из Москвы для реализации этого мудрого совета ждать вряд ли было можно.