Ленинград в борьбе за выживание в блокаде. Книга первая: июнь 1941 – май 1942

Не расставаясь с надеждой на скорое освобождение от блокады, ленинградцы каждый на своем посту стремились преодолеть блокадные невзгоды, и в этом помогала ожившая в каждой квартире черная тарелка репродуктора: с середины февраля 1942 г. в осажденном Ленинграде была восстановлена постоянная радиотрансляция во всех районах города. Теперь, начиная с 6 утра и до 11 часов вечера, по радио регулярно передавались выпуски известий Советского Информбюро о событиях на фронтах войны, указы и постановления правительства, телеграммы из-за границы, материалы из центральных газет. Снова по радио зазвучала музыка. Учительница В. Г. Ананьева вспоминала о волшебной силе ожившего в февральские дни в домах ленинградцев столь привычного ранее голоса: «… Радио нарушает тягостную тишину в полупустой холодной квартире, заставляет вспоминать далеко отодвинутые пережитые бессмертные творения слова и музыки… Я слышу голос Всеволода Вишневского, слышу его дыхание в микрофон, и для меня он – символ наших защитников, сильных, умных и глубоко душевных русских людей, говорящих с линии огня»[791].

Понимая, как важно для ленинградцев слово поддержки и ободрения, работники Ленинградского радиокомитета продолжали в труднейших условиях готовить и выпускать в эфир радиопередачи. В феврале 1942 г. умерли от дистрофии его талантливые сотрудники Николай Верховский, Леонид Мартынов, Всеволод Римский-Корсаков. Их не мог спасти даже стационар в «Астории»[792]. В эти критические дни, когда больные дикторы и чтецы оказались не в состоянии вести передачи у микрофона, их заменили артисты радио И. Горин и К. Миронов. Чтобы устоять перед микрофоном, сотрудники радиокомитета придумали специальное приспособление, опираясь на которое вели передачи[793]. 22 февраля 1942 г. Ольга Берггольц прочитала в очередном, 195-м выпуске «Радиохроники» только что написанную ею поэму «Февральский дневник». Прочитала вопреки запрету партийных кураторов, ответственность за этот вызов взяли на себя председатель Радиокомитета В.Ходоренко и его художественный руководитель Я. Бабушкин[794]. Пронзительная правда этой поэмы произвела на всех, кто тогда ее услышал, неизгладимое впечатление.

В феврале 1942 г. стала возрождаться и культурная жизнь Ленинграда. 8 февраля 1942 г. бюро Ленинградского горкома партии рассмотрело предложение Ленинградского отделения Союза художников о подготовке выставки «Ленинград в дни Великой Отечественной войны». Было решено лучшие работы этой выставки передать на Всесоюзную выставку в Москве. Ленинградским художникам было что показать: ведь даже в январе 1942 г. они устроили свою выставку, представив на нее 126 картин и эскизов[795]. В феврале 1942 г. на обледеневшем Невском проспекте можно было часто видеть художника Вячеслава Пакулина, который, имея специальное разрешение, писал свои картины с блокадной натуры, картины, казавшиеся со стороны «странными и жуткими»[796].

8 февраля 1942 г. Исполком Ленгорсовета принял решение: «Продлить выдачу супов на февраль месяц без карточек для актеров и обслуживающего персонала»[797]. Это относилось в первую очередь к Театру музыкальной комедии, который после того, как здание театра было повреждено, стал давать свои спектакли в помещении Академического театра драмы им. А. С. Пушкина. В январе 1942 г. из-за отсутствия электроэнергии спектакли были временно прекращены. 28 февраля 1942 г. Театр музыкальной комедии согласно решению бюро горкома партии был подключен к снабжению электроэнергией[798] и начал готовиться к возобновлению своих спектаклей.

Не прекратила своей творческой деятельности и оставшаяся в блокированном городе большая группа композиторов. Известный композитор Б. В. Асафьев, работая в небольшой комнатушке в театре им. А. С. Пушкина, не имея даже рояля, написал Четвертую симфонию «Родина». В одном из своих писем он писал 25 февраля 1942 г.: «Я жив. Бодр духом… Пишу много музыки, светлой, ясной, суровой, в совсем новом для меня стиле»[799]. Ленинградские композиторы, как и другие творческие союзы, понесли огромный урон. Тягот голодной зимы не выдержали более 20 композиторов[800].

Возрожденная тяга к жизни, первые признаки которой были отмечены в начале февраля 1942 г., теперь проявлялась все отчетливее в поведении и настроении ленинградцев. «Даже в очереди за водой видны улыбки на лицах граждан и больше взаимной уступчивости и вежливости»[801], – отметил 23 февраля Н.П. Горшков в своем дневнике. «Хочу дожить до зелени и до солнца»[802], – писала 28 февраля 1942 г. в своем дневнике 50-летняя жительница Т. К. Великотная. К великому сожалению, многим ленинградцам, как и самой Т. К. Великотной, не удалось дожить до осуществления этой заветной мечты.