Ленинградский панк

В отчаянии ты пытаешься ударить Дэна, и даже чудом попадаешь кулаком в подбородок по касательной. И тут же падаешь назад на скамейку с взорвавшейся снопом искр головой. Прилетела ответочка. Дэн с одного удара отправляет тебя в нокдаун. Ты сидишь с закрытыми глазами, сложившись пополам. Надеешься, что умер. Но нет.

– Спокойной ночи! Отдохни. Успокойся, – слышишь ты прерывистый голос Дэна у самого уха. – Мне твоих баб и слез не надо. Завтра поговорим.

Тишина. Ты сидишь на скамейке целую вечность, локти на коленях, лицо в руках. Через пальцы текут слезы и кровь из разбитой брови. А в совершенно пустой голове играет еще неизвестная тебе жалостливая песня, где глумливый голос Рецептора раз за разом выводит дурацкий приставучий рефрен:

– А когда я в армию уйду, ты будешь трахаться с другим! И будешь целовать и не мои – губы, щеки! Губы не мои, щеки не мои!

Глава 57. Но это не любовь

Ночь все никак не кончается. Бездушным слепым роботом ты выводишь гулять отчаянно лающего песика. Потом, не снимая кеды, идешь в свою комнату, берешь тетрадку со стихами и тащишь на кухню. За окном встает солнце, а ты стоишь у металлической раковины с гроссбухом и коробком спичек в дрожащих руках. Листаешь. Читаешь. Прощаешься. Вырываешь страницы со стихами Объекту и сжигаешь их в раковине. Там уже полным-полно пепла. Пепла вперемешку с кровью и слезами. Гроссбух неумолимо худеет. Разбитый нос чешется, бровь болит, отбитая почка ноет – но ты их не слышишь. Ты слышишь только свое плачущее и канючащее сердце, сердце, растоптанное твоим лучшим другом, сердце, вдребезги разбитое твоей девушкой, которая так ею и не стала, сердце, которое стучит сломанными крыльями в жесткие ребра грудной клетки, сердце, которое требует отмщения.

Сейчас, сейчас, говоришь ты ему. Сейчас, сейчас. Ты идешь в ванную комнату, берешь в правую руку отцовский станок для бритья. Сам ты бреешься электробритвой. Ею вены не порежешь даже при большом желании. А вот станком можно попробовать. Но ведь ты же не серьезно, Энди? Это же идиотизм! А о родителях ты подумал? Но ты меня не слышишь. Как всегда. И думаешь ты только об Объекте и Дэне. О том, как сильно они сегодня пожалеют о том, что сделали. Ты долго смотришь в зеркало на свое бледное веснушчатое лицо. Конечно, Дэн куда красивее. Представляешь, как они целуются. Представляешь язык Дэна во рту Объекта. Слезы заполняют глаза. Ты резко проводишь станком по левому запястью. Бритва лишь слегка разрезает кожу. Выступает каплями алая кровь. Тебя выворачивает в раковину. Выворачивает желчью и пеной, ты ел последний раз часов семь назад. Под дверью ванной комнаты скулит и скребется Кузя, чуя, что внутри происходит что-то недоброе. Рвота прочищает желудок, желчь обжигает связки. Ты смотришь на свой жалкий, едва кровоточащий порез, на разбитое лицо в зеркале. «Ну и рожа», – думаешь ты. И чего они все лезут ко мне целоваться? – вспоминаешь ты Мурзилку с Алиской. Из жалости, наверное. Ты представляешь себя лежащим в гробу со своей разбитой рожей, представляешь, как все подходят и целуют тебя на прощанье. И Объект, и Дэн, и Крыса – фу, и даже Слепой… Нет! Слепой! У тебя же в кармане его очки. Ты цепляешь их на нос – в зеркале вылитый Киса Воробьянинов после взбучки от Бендера. Тебе становится неудержимо смешно. Настоящая истерика. И когда ты заканчиваешь смеяться, размазывая кровь и слезы по замурзанному лицу, папина бритва в руке кажется тебе уже совершенно лишней. Ты кладешь ее на место. Н-да, не будет, похоже, у тебя таких красивых шрамов, как у Больного. И с гробом, пожалуй, пока можно повременить.

Глава 58. Она пишет мне, что она девочка

На часах девять. Ты в одежде и кедах спишь на кровати, лицом вниз. Подушка вся в пятнах коричневой высохшей крови. Тебя будит телефон. Берешь трубку, не открывая глаз.

– Мурзилка? Ты чего, с дуба рухнула? Какие еще извинения? Ты ни в чем не виновата, это я – мудак. Слушай, прости, мне чего-то так хреново. Угу. Нет, не будет никакой записи. Да, потому что я псих. В общем, я послал вчера Дэна. Нет, не хочу рассказывать. Не жалей меня. Лучше приезжай. Когда-когда. Прямо сейчас и приезжай.

Ты кладешь трубку и думаешь, что это такое сейчас было? Ты позвал Мурзилку, чтобы отомстить Объекту, или потому что действительно хочешь ее увидеть. Да кому ты врешь? Хочешь ее трахнуть. Не слово, а бред какой-то, почему занятие любовью вдруг трансформируется в тупое избиение. Не хочешь ты ее трахать. А что тогда? Заняться любовью? Вылюбить? Так ты ее любишь, или тупо используешь, Энди? Ты же прекрасно понимаешь, что используешь – и это очень некрасиво. Пользоваться ее чувством к тебе, чтобы отомстить тому, кто наплевал на твои чувства, – это подло и гадко, Энди. Чем ты лучше Дэна? Да и пофиг, отмахиваешься ты от надоедливой совести. Это не ты подлый и гадкий. Это мир такой. А ты всего лишь сдался. И будь что будет. Все равно все валится к чертям.