Ленинградский панк

Гадский звонок не замолкает. Только одна сволочь может так настойчиво трезвонить в твою дверь. Откидываешь одеяло и с полузакрытыми глазами, в одних трусах идешь открывать. Стандартная трехкомнатная квартира с ДСП-мебелью, серым линолеумом и старыми обоями. Но зато много книжных шкафов, полных собраний сочинений русских и зарубежных классиков. На стенах пузатые чеканки и портреты курящего трубку Есенина и Хемингуэя в свитере. Под ногами радостно болтается мелкий (бес) пес. За дверями хмурый Дэн. Сегодня в джинсах, футболке и кедах, никаких тебе очков, значков, цепей. Протягивает скрюченную ладонь с хищно загнутыми пальцами. Это ваш собственный битничковский способ здороваться. Вы сцепляетесь пальцами и упоительно рычите, откидывая головы вбок. Настоящие зверюги. Особо впечатлительные бабушки на улице обычно крестятся, увидев ваши приветствия. Что ж, вы не виноваты – таков этикет.

– Че так рано-то? – Ты зеваешь, чуть не вывихнув челюсть.

Дэн игнорирует вопрос, проходит в кухню, открывает холодильник, но там ничего интересного. Вытаскивает сырую сосиску в целлофане, грубо раздевает ее и сжирает, поглядывая в окно. Твоя квартира на первом этаже. Из окна видны густая рябинка и пустая заплеванная скамейка.

– Фигасе рано. – Дэн жует и говорит, рискуя подавиться. – Уже девять! Меня маманя за картошкой отправила. Я ж вчера не донес. (Маленький кусочек сосиски все-таки достается замершему перед Дэном песику Кузе.) И пофиг ей, что я вообще не спал. Ну, может, и спал. Часа два. Пришел домой в семь. О! А это что тут у нас? У! Картофанчик! Уважаю. (Дэн находит на табуретке завернутую в одеяло эмалированную кастрюльку с вареной картошкой и начинает есть руками, макая в солонку на столе.) Значит, это, чего я говорил-то? А, в семь я пришел. Батя уже ушел, а мать спала. Ну, в девять-то встала и меня подняла.

– А ты меня за компанию…

– Да че ты ноешь? Мы ж теперь и есть компания, группа КаЧе! Забыл? Нужно песни писать, музыкантов собирать. – Дэн приканчивает последнюю картофелину и нежно смотрит тебе в глаза. – Или ты на вчерашнее обиделся? Зря. Я же знаю, у тебя девушка. Объект. Понимаю. Хотя и не очень. Вот у меня улетная ночка была. Такой фак-сейшен получился. Пять раз за ночь, прикинь. Жаба ненасытная попалась. Засосов наставила.

Дэн демонстрирует Энди сиренево-желтые следы на шее. У тебя последний (и первый к тому же) засос был в пионерском лагере «Голубая стрела». И поставил его тебе лютый пионер по кличке Чебурек. Такой у него был метод воспитания товарищей по палате – через устрашение и засосы. Не самые приятные воспоминания. Ты, хмыкнув, показываешь Дэну большой палец. Пусть думает, что ты в восторге от его ночных подвигов. Хотя немножко завидно, если честно. И даже не немножко. Из радиоточки поет Кобзон. Просит не думать о мгновеньях свысока. Песня хорошая. Но Кобзон задолбал.

– Мне кажется, что Кобзон был всегда. Сколько себя помню, он из радио поет, – говоришь ты. – Его же еще наши родители слушали. Представляешь, мы постареем, станем, как они, а Кобзон все еще будет эту нудоту петь? Страшно тебе? Мне страшно.

– Не ссы, – успокаивает Дэн, наливая в кружку кислый чайный гриб из трехлитровой банки, закрытой покоричневевшей марлей. – Может, наши песни будут на радио играть, когда мы постареем.

– Это что же, мы с тобой, что ли, Кобзонами станем? – ужасаешься ты. – Так это еще страшнее. Когда идем репать на точку к «Тво степс»?

Дэн кривит физиономию. Гриб реально (или даже нереально) кислый.

– Не идем.

– Как это? – в твоих глазах непониманье.

Дэн вздыхает.

– Да Ника вчера менты на пятнадцать суток загребли. Мне просто повезло. Сидели на скамейке, песни орали. Потом мы на минуту с жабами в кустики отошли, а тут и бобик ментовский нарисовался. Еще и дождь полил. Втроем эти собаки еле-еле Ника повязали. Здоровый он все-таки кабан.

Дэн повествует-живописует, размахивая руками. Ты явственно видишь, как три усталых усатых милиционера под проливным дождем тщетно пытаются скрутить пьянющего Ника. Он борется, как цирковой медведь. То менты падают на него, то он падает на них. Вот они все вместе барахтаются в луже. У Юрия Никулина не вышло бы смешнее. Наконец, все дружно выбиваются из сил. Менты устало висят на Нике. Из бобика выходит злой водитель, которому нестерпимо надоел этот цирк, и разбивает о голову Ника одну за другой обе гитары. Ник лежит в ауте. Кровь из разбитой головы ручейком бежит в лужу. Ника за руки и за ноги затаскивают в машину. А Дэн с жабами отчаянно мокнут в кустах пышной сирени не в силах ничем помочь бедолаге.

– Да-а-а уж.

Рассказ Дэна тебя, похоже, не сильно порадовал. Отлично вы вчера погуляли. Сходили за картошкой. И за дисками. Гитары жалко, и Ника тоже. Хотя… Отгадайте, кто теперь поет в «Каждом Человеке». Вот новый поворот – вторит твоим мыслям радио усатым голосом Кутикова.