Ленивый Мурад

И так съестное поднялось в цене,

Что сам купец лепёшки съесть не смел,

Он богател, он только крошки ел.

В конце концов, хоть верьте, хоть не верьте, Он сам не избежал голодной смерти.

Двух, знавших тайну, поглотила мгла,

А третья? Третья тайну берегла.

Но как же тайну мог узнать Аяз?

Я и об этом расскажу сейчас.

* *

*

Был нищий люд у хлебника в долгу. Кто занимал лепёшку, кто теньгу¹;

Обычно горожане, слава богу, Свои долги платили понемногу.

Но выдался такой тяжёлый год,

И был такой обильный недород,

Что бедняки несчастной той земли Платить долги торговцу не могли.

¹ Теньга — мелкая монета.

Закон был строг: заимодавец мог Убить того, кто долг не отдал в срок.

Был хлебопёк врагом жестоких мер,

Но дело приняло такой размер,

Что только казни должников и пытки Ещё могли предотвратить убытки.

В ту пору был совсем юнцом Аяз,

Жил вместе с матерью, с отцом Аяз.

Их и решил убить купец публично И проследить за казнью самолично.

Подумал он, что хватит трёх голов Для устрашенья прочих должников.

Изрядно поистратился богач:

Брал по теньге за голову палач.

Ведь он на шахской службе находился,

А здесь лишь подработать согласился.

Владелец хлебных лавок и пекарен Сказал: «О братья, разве я коварен?

Я видеть не могу кровопролитья,

Но вы в долгу. Как должен поступить я?

Я — раб закона, а закон таков:

Плати башкой, коль нету медяков».

Когда палач над мальчиком склонился, Раздался плач — торговец прослезился.

Хоть вообще, когда касалось дел, Он и себя, казалось, не жалел.

Купец решил Аяза пощадить, Его на оба глаза ослепить.

«Что делать, милый мальчик, мой Аяз!»— Шептал купец, его лишая глаз.

И вновь добряк не мог сдержать рыданья... Как ты прекрасно, чувство состраданья!

С тех пор прошло без мала сорок лет. Давным-давно купца в помине нет,

Но в памяти хранил слепой Аяз Багровый нос и блеск заплывших глаз —

Лицо купца, ужасное виденье,

Мелькнувшее за миг до ослепленья.

И вот теперь, три дня тому назад,

Аяз увидел ненавистный взгляд.

Ну что ж, мы знаем, падишах лицом Был схож с купцом — своим родным отцом.

* *

*

Невольно отвлеклись мы от рассказа...

Итак, чтоб уличить во лжи Аяза,

Велел владыка тотчас же позвать Кормилец, нянек и седую мать.

На площадь в окруженье приживалок Пришла старуха, вид её был жалок.

Она, возможно, очень испугалась,

А может, вообще свихнулась малость,—

Но тайна, что хранилась много лет,

Была из тьмы извлечена на свет.

Шах, не дослушав до конца рассказа, Решил повесить мудреца Аяза.

Но не посмел: роптал народ вокруг —

Не то что голь, но многие из слуг.

Народ силён, хоть он и безоружен.

Сказал народ: «Нам шах такой не нужен.

Не то беда, что сын ты хлебопёка,

А то, что правил глупо и жестоко».

Толпа ревела: «Во дворец Аяза...»

По сути дела, здесь конец рассказа...

Но как же новый шах страною правил? Он шахский трон немедля переплавил.

Нагих одел, и накормил голодных,

И отстранил от дел людей негодных.

Назначил он начальниками в войске Простых людей, с кем толковал по-свойски

Визирей взял он не из благородных,

А из простых людей, для дела годных.

И нищую старуху не забыл он,

Её в свои покои пригласил он.

Он ей сказал: «Ты мне вернула зренье, Так будь визирем здравоохранения».

Пропитанные пылью всех дорог,

Аяз чарыки старые сберёг.

Повешенные на высоком месте, Видны чарыки были вёрст за двести.

II с них, бывало, не сводил он глаз. Бывало, сам себе твердил Аяз:

«В какие бы ни вышел ты владыки, Не забывай бедняцкие чарыки!»

Так с чего ж начать?

С начала.

Было это или нет?

Если было, то немалый Срок с тех пор прошёл — Пожалуй,

Сто, а может, двести лет.

Да, друзья, событья эти Были в давние года.

Жил бедняк на белом свете, Сыт он не был никогда.

Жил бедняк, с нуждою споря, Был он стар и слаб к тому ж. Жизнь дала ему лишь горе Да детишек восемь душ.

Он рубил сухой кустарник, Щепки складывал в чувал⁴. Эти щепки в день базарный Бедноте он продавал.

От торговли получая Не туманы⁵ — медяки, Покупал щепотку чая, Чашку просяной муки.

Из богатства у него Старая была кибитка, А в кибитке — ничего.

Что скрывать! В жилище этом Под истлевшею кошмой¹ Очень жарко было летом, Очень холодно зимой.

Говорил хозяин-нищий, Руку положа на грудь: «Ветхое моё жилище Упадёт когда-нибудь!»

Так и вышло.

Спали дети

В час, когда свирепый ветер Налетел издалека...

Драный войлок, щепок малость — Вот что на заре осталось От кибитки бедняка.

Погрустил хозяин старый, На спину взвалил чувал, Со своим добром к базару Потихоньку зашагал.

Волоча насилу ноги По изъезженной дороге, Шёл он, согнутый в дугу За остатки от кибитки И за все свои пожитки Выручил бедняк теньгу..

¹ Кошма — большой кусок войлока.

Проживал неподалёку Мастер рыжий и кривой.

И к нему-то одиноко Шёл бедняк, едва живой, Спрятав за щеку глубоко Капитал заветный свой.

«Мастер, строящий кибитки, Я пришёл к тебе с теньгой. Я распродал всё до нитки — Помоги мне, дорогой!»

Руку протянув с теньгою, Наш бедняк рукой другою Со щеки смахнул слезу. Рыжий мастер удивился. Блеск медяшки отразился Огоньком в его глазу.

«Что ты говоришь, прохожий? Дом поставить за теньгу, Может, кто-нибудь и может,