Лента Мёбиуса

– Именно так. Тебя ведь всё равно там, в ольмапольском СИЗО отмутузили, но уже с пулями в груди. А поддайся ты изначально, глядишь, никаких ранений не было бы, и не пятнадцать лет получил бы, а только двенадцать, может, даже и меньше.

Вот таким образом мне читал мораль смотрящий по лагерю.

Я же, слушая его, усмехался про себя и думал, что «чья бы корова мычала…» Сам-то Филипп Татаринов за пригоршню шоколадок по этапу пошёл! А дальше у него, как в песне, закрутилось-поехало: «Не жди меня, мама, хорошего сына, а жди мошенника-вора». Однако был всё же в его словах и резон, был – в том смысле, что в любой ситуации надо проявлять больше осмотрительности и в определённый момент лучше жертвовать малым, дабы потом не потерять большее.

Лагерная кастовая принадлежность далеко разделяла нас с Татариновым, и если мы когда и пересекались, то лишь на короткие минуты или походя. Но расположение наше друг к другу из-за этого не умалялось.

Петька Сипай – по фамилии Вешин – появился в «Полярном медведе» через год после меня. И он тоже был из Ольмаполя. Мало того, его приговорила всё та же хорошо запомнившаяся мне вездесущая судья Митюкова. Одно это сильно способствовало нашему сближению. Ну и характерами мы сошлись и стали настоящими дружбанами, насколько позволяло лагерное бытие.

К тому времени я уже вполне освоился в зэковской среде и помогал прижиться и Сипаю, в меру полученного опыта и своего статуса крепкого чела оберегая его от наездов старожилов. И наставлял, как вести себя: стараться быть невозмутимым, следить за каждым сказанным словом, выглядеть мужественно, не мямлить, главное же – всегда действовать по складывающейся обстановке и стремиться к благоприятному выходу из любой острой ситуации.

Митюкова припаяла Сипаю тринадцать лет строгого режима. За посягательство на жизнь полицейского при исполнении им служебного долга.

Тринадцать! А ему в ту пору только что исполнилось двадцать шесть. При благоприятном исходе он вышел бы на свободу в тридцать девять. Без малого, половина самой активной полноценной жизни – долой, вычёркивалась без остатка!

Шерше ля фам! По сути, Вешин попал под раздачу из-за врождённого стремления быть джентльменом по отношению к женщине, оказавшейся в беде или нескладных обстоятельствах. Как и в моём случае.

В тот последний ноябрьский день на площади Свободы проходил несанкционированный митинг против строительства в окрестностях города хранилища токсичных отходов. С требованиями проведения референдума по возникшей проблеме и отставке мэра, являвшегося сторонником планируемого вредного сооружения. Полиция приступила к жёсткому разгону собравшихся – преимущественно молодых людей – и задержанию наиболее активных участников.

Пётр Вешин, мелкий банковский служащий, человек в общем-то тихий, далёкий от экологического движения и прочей общественной деятельности, шёл мимо, вдоль края площади, занятый мыслями о хорошенькой Алёне, с которой познакомился три месяца назад. Шёл сделать ей предложение. И лишь замедлил шаг, привлечённый шумом, криками и суматохой в толпе, распадавшейся на разновеликие потоки и отдельно бегущих людей.

Неожиданно с ним поравнялась девушка, за которой гнался полицейский с погонами младшего сержанта. Блюститель порядка взмахнул дубинкой, чтобы ударить преследуемую, Пётр же машинально, не думая о последствиях, с криком: «Что ты делаешь, негодяй, не смей!» – сделал резкое движение рукой, как бы собираясь остановить человека в форме.

В это самое мгновение младший сержант наступил на ледок, образовавшийся после вчерашнего дождя, и, поскользнувшись, сверзился на асфальт и вывихнул мизинец на левой руке.

Девушка спаслась от побоев. Вешина же арестовали, обвинив в нападении на полицейского при исполнении. Началось судебное расследование, в ходе которого полицай заявил, что почувствовал сильный толчок и нестерпимую боль, потому и упал.

Все доводы адвоката о невиновности подзащитного, судьёй были не только отклонены, но и высмеяны. Видеосъёмка, отчётливо показывавшая, что Пётр даже не прикоснулся к полицейскому, не была принята во внимание.

При оглашении приговора на физиономии блюстительницы закона отражалось нескрываемое душевное торжество. Сверкавшие, словно от наркотиков, глаза её привлекали внимание.

Митюкова наслаждалась ролью, которую играла в мире людей, – она вытворяла с ними, как ей приспичивалось, делая их игрушками в своих руках, и это чрезвычайно подогревало её женское честолюбие; всё скотское быдло, вся многочисленная презираемая чернь были во власти судьи.

Особенно жестокие приговоры она выносила подсудимым мужского пола.

Поговаривали, что в ранней молодости, ещё в студенческие годы, у неё был роман с одним из преподавателей юридического факультета, на котором она училась, мужчиной женатым, обременённым семейными заботами и одновременно любившего ходить налево.