Леонард Коэн. Жизнь

Прошло уже три года с тех пор, как однажды утром Леонард обнаружил, что в его доме XX век вступил в свои права. Марианна вспоминает: «Леонард встал с постели после недельной болезни — он путешествовал по островам с Ирвингом Лейтоном и подхватил какой-то грипп. Он вошёл в свою студию, выглянул в окно и увидел, что ночью провели электричество и перед его окном скрещённые провода. Он сидел в кресле-качалке из моего дома. Я принесла ему чашку горячего шоколада и сняла со стены гитару, которая была совершенно расстроена. Пока мы сидели, на провода стали садиться птицы — они были как ноты на нотном стане. И я услышала: «Like a bird — on the wire…» [ «Как птица… на проводе…»]. Это было так красиво. Но прошло три года, прежде чем он почувствовал, что песня закончена».

Чтобы положить конец их отношениям, тоже потребовалось немало времени. В 1970 году Леонард так представлял «So Long, Marianne» на концерте: «Я жил с ней лет восемь, примерно шесть месяцев в году, а остальные шесть месяцев болтался где-то ещё. Потом я заметил, что живу с ней четыре месяца в году, потом два месяца… к восьмому году я жил с ней пару недель в году, и я решил, что пора написать ей эту песню». Но, едва начав песню, он прерывался и говорил: «Я до сих пор живу с ней пару дней в году» [6].

О конце их романа Марианна говорит так: «Для меня он не изменился, он был джентльмен, стоик, у него была эта улыбка, за которой он всегда пытается спрятаться: «Я сейчас всерьёз? Или в шутку?». Мы любили друг друга, а потом наше время прошло. Мы всегда были друзьями, и он до сих пор мой самый дорогой друг, и я всегда буду его любить. Мне очень повезло встретить Леонарда в тот момент моей жизни. Он очень многому меня научил, а я надеюсь, что подарила ему строчку-другую».

После Гидры Леонард отправился в Лондон, где дважды тем летом появился на «Би-би-си»: в радиопередаче Top Gearу Джона Пила (этот влиятельнейший и всеми почитаемый британский радио-диджей был одним из первых поклонников музыки Коэна) и на телевидении, где он исполнил почти все песни со своего первого альбома, ещё три песни, которые затем вошли в следующие альбомы, а также импровизированный самоироничный гимн под названием «There’s No Reason Why You Should Remember Me», судя по которому Леонард был под воздействием каких-то веществ. Оба эти появления в эфире были очень хорошо приняты публикой. К этому времени альбом Songs of Leonard Cohen входил в Топ-20 британских чартов. Леонард был там настоящей звездой поп/рок-музыки. В США на него тоже начинали обращать внимание. Тем же летом он был упомянут в двух статьях в «Нью-Йорк Таймс»: в одной анализировалось новое в поп-музыке движение сингер-сонграйтеров; автор второй, проиллюстрированной фотографиями Леонарда и Боба Дилана, рассуждал о том, следует ли считать тексты поп-песен «поэзией».

Тот факт, что последняя поэтическая книга Леонарда «Избранные стихотворения» получила в Америке популярность, только запутывал дело. Аннотация на суперобложке была обращена к поп/рок-аудитории, так как в ней упоминался альбом Леонарда и кавер-версии его песен, сделанные Джуди Коллинз, Баффи Сент-Мари и Ноэлем Харрисоном. Одновременно эта аннотация была обращена к представителям литературного андеграунда (им напомнили о скандальной репутации «Прекрасных неудачников»), к критикам и теоретикам литературы (Леонард назывался в ней современным миннезингером — так в средневековой Германии называли авторов-исполнителей куртуазных стихов и песен) и к тонко чувствующим читателям (эпитеты «эклектичные, ищущие, глубоко личные») [7].

Но в литературных кругах, особенно в Канаде, переход Леонарда к поп-культуре был воспринят недоброжелательно. Теперь он стал «знаменитостью», а это влекло за собой опасность, что, как писал Майкл Ондатже, «решающим фактором окажется наш интерес к Коэну, а не качество его текстов» [8]. По словам Ондатже, Коэн и Дилан — «публичные художники», которые в основном полагаются «на свою способность цинично относиться к своим эго и статусу святых поп-культуры, одновременно упрочивая их. Они умеют дурачить журналистов, которые выполняют роль их рупоров, и в то же время не изменяют своим принципам и производят на публику впечатление искренности». В этих словах есть резон, хотя журналисты зачастую прекрасно понимали суть игры и интерпретировали самого Леонарда как вымышленного персонажа, в то время как представители академии занимались толкованием его напечатанных слов. Слова Леонарда благодаря интересу публики к его альбому теперь продавались в невообразимых количествах. Это были цифры, типичные для рок-музыки, а не для поэзии. Тираж «Избранных стихотворений» составил двести тысяч экземпляров.