Леонардо да Винчи

Говоря вычурным гуманистическим языком Бернардино Корио, эта «рать» часто собиралась в одной из зал Кастелло и в присутствии Моро вела ученые и умные беседы. Леонардо, конечно, был и в них, как и в кружке Беатриче, центральной фигурой. Пачоли, который рассказывает нам об этих собеседованиях в книге «О божественной пропорции», всякий раз, когда ему приходится упоминать о своем великом друге, говорит о нем с чувством восторженного почитания. В собеседованиях участвовали люди, занимавшие более высокое служебное положение, чем он, например Амброджо да Розате, лейб-медик Моро, бывший чем-то вроде министра просвещения при миланском дворе; участвовали и такие, которые прославили свое имя на других поприщах, например зять Моро, его главный кондотьер и военный инженер Галеаццо ди Сансеверино, но никто из них не получил такой высокой оценки ни в качестве ученого, ни в качестве художника, как Леонардо.

Кружок ученых людей, вроде того, который собрался в Милане около Моро, в те времена в Италии довольно легко принимал разные пышные названия, в том числе и название академии. Вероятно, и участники миланского кружка не раз называли себя академией. Так именует их и Бернардино Корио. Не было бы ничего удивительного, если бы по примеру других таких же свободных академий и миланская считала своим главой центральную научную силу, самого видного своего члена, Леонардо. Тем более что, по-видимому, собеседования не раз переносились из дворца в мастерскую Леонардо — для обозрения чертежей, рисунков и приборов художника, которые доставлять в Кастелло было бы очень сложно и громоздко. Этим и ничем другим нужно объяснять, очевидно, известные рисунки Леонардо, изображающие геометрические орнаменты и окружающие слова «Academia Leonardi Vinci». Художник делал разные наброски девиза, чтобы сохранить память о том, как с его именем соединялась деятельность некоей вольной академии в Милане. Ни о каком официально основанном или даже хотя бы официально задуманном учреждении, носившем такое название, у нас сведении не имеется. Леонардо меньше был годен для роли постоянного президента ученого общества, да и Моро едва ли приходило в голову поручить такую хлопотливую должность художнику, полному причуд и никак не умеющему ходить в бюрократической упряжке, хотя бы и очень богатой. Он довольствовался тем, что Леонардо работал для него за те скромные деньги, которые получал и которые никогда, по-видимому, не выплачивались ему полностью в условленных размерах.[30]

Чем же был занят за последние годы Леонардо помимо «Вечери» и научных работ?

Нашествие французов. Бегство в Венецию

Из рассказа Банделло мы знаем, что, работая над «Вечерей», Леонардо не бросал и «Коня». В 1496 и 1497 годах, т. е. через три или четыре года после того, как скульптура в глине была открыта для публики, художник еще ее отделывал. Значит ли это, что «Конь» не был готов для отливки? Современники были в этом уверены. Но обвинения эти так привычны, что в них невольно хочется видеть какую-то стилизацию. Именно таким, неспособным довести до конца начатые крупные работы, представляется Леонардо людям своего времени. А с «Конем» дело было совсем не так просто. Отливка требовала больших расходов. Моро не отличался щедростью. К тому же будущее начинало хмуриться, и нужно было, чтобы события не застали миланскую казну неполной, поэтому Моро предпочитал занимать Леонардо менее дорогими работами. Ему поручили расписывать плафоны и стены вновь отделанных зал в Кастелло, и недавно было с большой убедительностью выдвинуто предположение, что чудесная орнаментальная роспись в Saletta negra и в Camera grande (иначе Sala delle Asse) принадлежит Леонардо. Она дошла до нас.

Но все эти работы, за исключением «Вечери», были внезапно прерваны событием, которое надолго вывело Моро из его спокойного, уравновешенного состояния. Умерла от родов Беатриче. Смерть ее была неожиданна для всех. У нее было уже двое детей; беременность проходила вполне благополучно, хотя молодая женщина делала тысячи сумасбродств и не берегла себя нисколько. Она бешено танцевала чуть не до последнего дня, скакала на самых горячих лошадях и не пропускала ни одной охоты. 1 января 1497 года она была весела, как всегда, и спокойно ждала приближающихся родов. На другой день она поехала в карете в Санта Мария делле Грацие помолиться над могилой незадолго до того умершей своей падчерицы Бьянки Сфорца, которую нежно любила. Вечером при дворе танцевали, как обыкновенно, но в 8 часов герцогиня почувствовала первые схватки и удалилась. Через три часа она разрешилась мертвым ребенком, а спустя несколько минут умерла сама.