И, не дожидаясь от неё ответа, Леонардо поднял её на руки и отнёс на кровать под купол шёлковых занавесок. Скинув с себя одежду, он занял место рядом с ней под лёгким шёлковым покрывалом. Страстно обняв её, он снова её поцеловал.
–– Кристиана Гретто! – часто дыша от поцелуя, прошептали её алые губы, когда длившееся сладкое мгновение закончилось.
–– Мою чудесную розу зовут Кристиана Гретто?! – переспросил Леонардо.
–– Да.
–– Чем я заслужил такую честь, чтобы держать в руках этот прелестный цветок?!.. Признаться, я всегда считал себя весьма плохим садовником, а тут…
Кристиана указательным пальчиком прикоснулась к его губам, и он запнулся.
–– Ничем, – воздушной лёгкостью ответила она. – Просто, увидев тебя сегодня в замке герцога Людовико Сфорца, когда ты был перед ним непреклонен и когда ты спас от гибели стольких детей, я подумала, что лучшего мужчины я ещё не встречала, и пожелала, чтобы ты – именно ты! – стал первым мужчиной в моей жизни!
–– Первым мужчиной?!.. округлились у Леонардо глаза. – Разве ты не замужем?!..
–– Замужем!
–– Ой-ё-ё! Явь приобретает необузданный сюжет и всё более сновиденческую прелесть! – в недоумении пробормотал он. – Если нас здесь застукают, то, видит Бог, я буду всех убеждать в том, что они видят перед собой сон о двух самых счастливых созданиях!..
–– Нас уже застукали, – безмятежно прозвучал её голос.
–– Как?! – мгновенно обледенев в жаркой постели, застыл Леонардо.
–– Я думаю, что мой муж уже давно подглядывает за нами вон в ту замочную скважину, что в той двери, ведущей в гостиную дома, – пальчиком указала Кристиана на дверь, обитую тёмно-бордовым узорчатым бархатом.
Леонардо охватило оцепенение. Пролежав так несколько мгновений, лихорадочно размышляя о том, что с ним случилось, он вдруг расслабился, обмяк и затем разразился оглушительным смехом. Кристиана, поняв, что вызвало у него такое веселье, от души рассмеялась вместе с ним. Посмеявшись, они предались друг другу в объятия и, охваченные страстью любви, отдались ей без остатка до самого утра…
**** **** ****
Время потекло для Леонардо незаметно. Днём он до отказа был загружен работой, а ночь проводил в объятиях прелестной Кристианы. Знакомство и сближение с ней помогли ему отвлечься от воспоминаний о Матурине. Иногда, правда, он корил себя за то, что так быстро забыл ту, что стала для него спасительницей, но ничего с собой поделать не мог. Кристиана влекла его, и, зная, что Священная Канцелярия шла за ним по пятам и в любой момент могла его настигнуть, он стремился к этой прелестной девушке, забывая обо всём на свете. Он торопился получить от жизни то, что может дать человеку только молодость: любовь, наслаждение и ощущение полноты жизни. И Кристиана была для него именно тем наполнителем, которого ему так не хватало, и который так был необходим ему, чтобы он творил, строил, изобретал и создавал. Как позже узнал Леонардо: её преклонного возраста муж, сеньор Маурицио Гретто, к их встречам относился одобрительно.
Архитектурный чертёж дома Терпимости и чертёж канала Навильо-Сфорцеско, соединяющего реки Сезию и Тичино, Леонардо предложил на рассмотрение герцога Людовико Сфорца и его учёной комиссии, лишившейся удовольствия его экзаменовать, уже через десять дней после заказа. И герцог, и комиссия пришли к единому мнению, что лучших проектов им ещё видеть не доводилось. Они были приняты ими безоговорочно. Трудней дело обстояло с Колоссом бронзового Коня на площади Пьяцца д’Арме и «Тайной Вечерей» в монастыре Мария делле Грацие. Они требовали совершенно другого подхода, нежели архитектурное строительство. Вместо стремительности, Леонардо в этом случае предпочёл в работе над ними неторопливый расчёт и терпение; а по мере увеличения сделанного – созерцание и доведения их до совершенства путём текущей доработки деталей. Всё свободное время от свиданий с Кристианой он проводил в трудных и утомительных расчётах, решив сначала всё предусмотреть – это касалось Колосса – на пергаменте в сложных математических вычислениях и уж потом осуществить задуманное в реальность.
К «Тайной Вечере» Леонардо подошёл с той же тщательностью, что и в работе над Колоссом, хотя это была не скульптура, а настенная живопись, и разница между ними была огромная. Ему не нравились водяные и яичные темперные краски, которыми пользовались все художники и которыми он пользовался сам, учась по ним и практикуя ими своё мастерство. Они быстро сохли и не давали возможности живописцу нанести на картину нужные тона и произвести их лесировку в соответствии с представлениями художника. Поэтому он решил изобрести свои краски, небыстро сохнущие, позволившие ему работать над картиной, столько бы времени, сколько потребовалось бы для её окончательного совершенствования. Так, путём долгих проб и испытаний, впервые в истории живописи он изобрёл масляные краски.