Леонид Красин. Красный лорд

Выйдя из больницы, Красин отправился к своему старому другу Александру Богданову, который тогда возглавлял Институт переливания крови и проводил многочисленные опыты по лечению с помощью этого переливания всевозможных болезней и даже омоложению организма (эти опыты он ставил и на себе и в 1928 году погиб в результате одного из переливаний). Он согласился сделать переливание и Красину, который писал жене: «Сейчас мы ищем, как я говорю, „поросенка“ (то есть донора. — В. Э.). Сама операция проще, чем вспрыскивание дифтеритной сыворотки, и уже на другой день люди идут на работу. Если успею скорее кончить с Цурюпой и Наркомторгом, то уеду в Париж, не ожидая переливания, если же скоро найдем „поросенка“, перелью и буду вам телеграфировать».

Но операция по каким-то причинам не состоялась, и в январе 1926 года Красин уехал на лечение в Германию, а потом во Францию. Теперь он снова не исключал для себя отставки и отъезда за границу, где он сможет жить «приватной жизнью». «На случай, — писал он жене, — если бы в официальном моем положении произошла перемена (в Лондоне), я постарался бы, конечно, минимум до лета оставить вас там, а после либо перейти на более приватное положение и жить в Англии же, или переселиться куда-либо, где дети смогли бы учиться, например, в Швейцарию или во Францию, и где жизнь не столь дорога».

Во Франции, как и в Москве, ему прописали переливания крови два раза в неделю. Его донорами стали дочери — Людмила, Екатерина и Любовь. «Чувствуешь себя каким-то вампиром», — жаловался он. После первого переливания 25 января он почувствовал себя несколько лучше, но слабость все равно была настолько велика, что работать он не мог и сообщил Тамаре Владимировне о намерении отложить запланированную поездку в Лондон, дабы завершить курс лечения в Париже. Утратив надежду на помощь врачей, он пытался сам анализировать свое состояние и изучал свою кровь под микроскопом, подсчитывая число белых и красных кровяных телец. «Глупо себя успокаивать, когда я знаю и вижу, как идет дело, — отмечал он в письме Тамаре Миклашевской 21 июля 1926 года. — Положение было трудное и опасное. Сейчас улучшение большое, идет только очень медленно. Выбраться из совсем плохого я выберусь, но в каком виде и с какими силами, никто этого не знает… Выздороветь — это мое главное сейчас стремление и даже что-то вроде занятия».

Данные своих анализов он отсылал Миклашевской и просил ознакомить с ними Богданова, надеясь, что тот сможет что-то посоветовать. Возможно, он и правда верил (как и в случае с Лениным), что прогресс науки сделает возможным исцеление безнадежных больных и даже воскрешение умерших. Сам Богданов писал об этом в своих фантастических романах, где «общественно полезным» гражданам переливали молодую кровь. Романы Красин вряд ли читал, но энтузиазм друга вполне мог произвести впечатление и на него. Однако весной парижские доктора, проведя обследование, прямо заявили, что он безнадежен. Это заставило его впервые опустить руки и задуматься о приближении смерти, хотя близким он старался ничего не говорить, привычно шутил с ними и уверял, что все будет хорошо.

В марте ему посоветовали уехать от сырой парижской весны на юг, и они с женой отправились в Антиб. Любовь Васильевна, буквально не отходившая от него, вспоминала: «Сначала Л. Б. пытался убедить нас, что с его здоровьем все в порядке, и даже надевал вечерний костюм каждый раз, когда мы ужинали в публичных местах. Потом ему внезапно стало хуже, и меньше чем через месяц мы вернулись в Париж, где он мог получить надлежащий медицинский уход. Следующие два месяца, когда он снова смог передвигаться, мы провели в Монморанси… Обычно он целый день сидел в кресле-качалке, смотрел на природу, читал или писал друзьям отчеты о своем здоровье. Это было очень непохоже на него — человека, который по своей природе был свободен от привычки многих русских жалеть себя».

Зная о его безнадежном состоянии, близкие с большим удивлением узнали в сентябре, что он все-таки собирается поехать в Лондон и взять на себя обязанности полпреда. Видимо, он устал от длительного бездействия и решил в последний раз послужить своей стране, попытавшись убедить британские власти и деловые круги активнее сотрудничать с СССР. Пассивное ожидание смерти было невыносимо для его деятельной натуры, и он решил встретить ее стоя, лицом к лицу.

О том, как он сумел осуществить задуманное, читатель уже знает. Его уход был достойным — подобающим и старому революционеру, и министру, и дипломату, и инженеру. Всем, кем Леонид Красин успел побывать за свою не такую уж долгую жизнь.

Глава 4. Память в потомках