Он ответил ей, поздравив с возвращением домой и выразив надежду, что они смогут встретиться в ближайшее время. Собрался было положить аппарат обратно, но вместо этого, увлекаемый потоком воспоминаний, стал перебирать на клавиатуре вязь букв, сплетая из слов и чувств своего ловца снов… Ловца снов о ней.
«Хорошая моя! В прошлый раз я остановил свою память на дне, когда ты улетела в Америку. Хочешь знать, что было дальше?
А дальше мне было уже не так сладко-сиропно с легкой грустинкой «она ускользала», как хранит моя память первые два месяца нашего знакомства. Дальше было по-другому. И сладко… И горько… И больно… И страшно… Не уверен, что ты хочешь слушать дальше. Но, если хочешь, знай…
В последние дни до твоего отъезда я чувствовал, что ты уже не со мной. Где-то там… в Америке? С кем-то там… в Америке? С чем-то там, связанным с Америкой? Не знаю. Ты ещё рядом. Ещё могу коснуться твоей руки. Ещё позволяешь себя целовать. Но уже не со мной. Чувствовал. Переживал. Но не смог тогда ни понять, ни изменить это.
Зато про себя я всё понимал. Я знал, что влюблён в тебя. Сегодня, когда ты лишь немного младше меня тогдашнего, ты, наверное, согласишься, что с опытом жизни, встреч и расставаний, и конфликтов, и попыток что-то спасти в своих отношениях… становится проще понимать самого себя и признаваться себе в этом. Так вот… Мне тогда, действительно, хватило всего 16 дней, чтобы признаться себе, что я тебя люблю. И хватило смелости признаться в этом тебе.
В чём смелость? В том, чтобы сделав это, не ждать таких же слов в ответ. Надеяться, хотеть… Но не ждать этого, как обязательного эха.
Я понимал к твоему отъезду, что с твоей стороны уже нет тех эмоций и чувств (не буду говорить – любви), которые ты проявляла вначале. И я был готов принять, что коль уж так сложилось, и твой отъезд на целых два месяца прервёт наше общение, то пусть так оно и будет. Так я думал день. Два. Три. А вот дальше… Поверь, я до сих пор не понимаю, что произошло со мной потом…»
Глава 8. Время
Утренний обход шёл по расписанию. Доктор в окружении свиты заглянул к ней одной из первых. Сразу после операции больным всегда уделяется повышенное внимание.
– Ну-с, что тут у нас? – лицо, теперь уже нескрываемое хирургической маской, излучало тепло и заботу.
Его мягкие пальцы бегали по расчерченному линиями бинтов телу, как пальцы пианиста, исполняя неслышимую большинством окружающих торжественную мелодию «Оды к радости». И она, похоже, слышала эти звуки.
– Прекрасно! Всё очень даже хорошо. Так… Так… Замечательно!
Доиграв симфонию осмотра, доктор оторвал кисти рук от своего инструмента и, аккуратно укрыв её одеялом, произнёс с нотками удовлетворения:
– Ну, что ж… Я доволен вами, моя дорогая. Первый серьёзный шаг мы с вами уже сделали. Теперь наберитесь терпения, и будем готовить вас к следующей операции. Как вы сами оцениваете ваше самочувствие?
Она прислушалась к себе. Было больно, но вполне терпимо. Намного терпимей того, к чему она была внутренне готова.
– Спасибо, доктор, хорошо. Нет, действительно, всё не так страшно оказалось. Вот только немного трудно дышать… А так, всё хорошо.
Доктор о чём-то задумался. Ещё раз сверился с её медицинской картой, которую услужливо протянул один из ассистентов, и полушёпотом, на латыни, отдал распоряжения стоящей рядом медицинской сестре.
– То, что вам немного трудно дышать… Мда… Сделаем так. Я сейчас назначу вам витаминчики и ещё кое-что для профилактики. Уверен, что никаких осложнений у нас с вами не будет, да?
Она послушно кивнула в ответ и старательно проглотила несколько таблеток, уже приготовленных для неё. Как только доктор и его свита покинули палату и закрыли за собой дверь, она провалилась в сон. Сказывалась слабость после операции и убаюкивающая мысль, что самое тяжелое уже позади и теперь всё будет хорошо. Поддавшись этой мысли, она уже ступила на мягкую траву своих грёз, чтобы продолжить путь по изумрудным лугам к горизонту своего счастья.