Леопард

Харри глянул на опустевшие бутылки из-под «Джима Бима» на журнальном столике и потом на часы. Семь. Винный магазин закрыт. А в ресторане есть бар.

– Сейчас, – сказал он.

Он положил трубку, и телефон тут же зазвонил снова. Он посмотрел на дисплей и нажал кнопку ответа:

– Привет, Эйстейн.

– Наконец-то! Черт, Харри, не пугай меня, я уж подумал, а не сыграл ли ты в Джимми Хендрикса![102]

– Можешь отвезти меня к ресторану «Экеберг»?

– Какого черта? Ты за кого меня держишь? За говенного таксиста?

Через восемнадцать минут машина Эйстейна стояла у крыльца. Эйстейн опустил стекло в окошке и со смехом прокричал в него:

– Эй, алкаш, дверь помочь запереть или сам справишься?

– Ужин? – поинтересовался Эйстейн, пока они ехали по Нурстранну. – Чтобы потом трахнуть или потому, что уже трахнул?

– Расслабься. Мы просто вместе работаем.

– Ага. Как говорила моя бывшая: «Кого каждый день видишь, того и хочется». Наверное, прочитала в каком-нибудь дамском журнале. Но она имела в виду не меня, а ту поганую крысу в соседнем офисе.

– Эйстейн, ты ведь не был женат.

– А мог бы. Этот тип ходил в норвежской вязаной кофте, всегда был при галстуке и к тому же говорил на нюношке[103]. Не на диалекте, а на долбаном нюношке Ивара Осена, я не шучу. Прикинь, лежишь вот так один и думаешь: вот как раз сейчас твою потенциальную жену трахают на офисном столе, и так и видишь перед собой вязаную кофту и под ней голую белую деревенскую задницу, которая ходит туда-сюда, пока не замрет, втянув щечки, с воплем: «Кажись, кончил!»

Эйстейн взглянул на Харри, но тот никак не реагировал.

– Черт, Харри, я же сострил! Неужели ты настолько пьян?

Кайя сидела за столиком у окна, погруженная в собственные мысли, и смотрела на город. Услышав тихое покашливание, она обернулась. Это подошел метрдотель, он извиняющимся голосом произнес, что «это есть в меню, но на кухне говорят, что сейчас этого нет», потом склонился к ней еще ниже, но говорил так тихо, что она все равно еле-еле его слышала:

– Сожалею, но вынужден сообщить, что ваш гость прибыл, – и, покраснев, исправился: – Я хотел сказать, я сожалею, но мы не можем позволить ему войти. Он несколько… в приподнятом настроении, боюсь. А наша политика такова, что…

– Ничего-ничего, – сказала Кайя и встала. – Где он?

– Ждет на улице. Боюсь, он купил себе выпивку в баре, когда шел сюда, и сейчас вынес ее с собой. Не будете ли вы так любезны помочь нам, чтобы этот напиток снова оказался внутри ресторана? Иначе мы можем лишиться лицензии.

– Конечно, только принесите мне мое пальто, пожалуйста, – сказала Кайя и быстро пошла через зал.

Метрдотель следовал за ней нервной рысью.

Она вышла и увидела Харри. Он стоял, покачиваясь, у низкой каменной стены на краю склона. В том самом месте, где не так давно она стояла вместе с ним.

Кайя подошла и встала рядом. Наверху каменной стены стоял пустой стакан.

– Да и не обязательно нам ужинать в этом ресторане, – сказала она. – Есть другие предложения?

Он пожал плечами и сделал глоток из карманной фляжки.

– Бар в «Савое». Только если ты не очень голодная.

Она поплотнее запахнула пальто.

– Да нет, не такая уж я голодная. А что, если мы здесь немножко погуляем, ты ведь здесь вырос и все хорошо знаешь, а я на машине. Ты мог бы мне показать эти ваши бункеры.

– Холодно и противно, – сказал Харри. – Воняет мочой и мокрой золой.

– Можем покурить, – сказала она. – И полюбоваться видом. Ты можешь предложить что-то получше?

Круизный теплоход, весь в огнях, как новогодняя елка, медленно и беззвучно скользил к городу по фьорду внизу. Кайя и Харри сидели прямо на влажном бетоне на самом верху бункеров, но не чувствовали холода, вползающего в их тела. Кайя пригубила из фляжки, протянутой ей Харри.

– Красное вино в карманной фляжке, – сказала она.

– Больше у папаши в баре ничего не было. Да и это я взял так, на всякий случай. А кто твой самый любимый актер?

– Ты начинай, – сказала она и сделала глоток побольше.

– Роберт Де Ниро.

Она состроила гримасу:

– «Analyze This»? «Meet the Fockers»?

– Я присягнул ему на верность после «Taxi Driver» и «The Deer Hunting»[104]. Оно того стоило. А твой?

– Джон Малкович.

– Ммм… Хорошо. Почему?

Она подумала.

– Потому что он, по-моему, воплощение рафинированного зла. Само по себе оно мне не нравится, но нравится, как он это показывает.

– И потом, у него женственный рот.

– А это хорошо?

– Ага. У всех лучших актеров женственные рты. Или высокий, женственный голос. Кевин Спейси, Филип Сеймур Хоффман. – Харри достал пачку сигарет и протянул ей.

– Только если ты прикуришь для меня, – сказала она. – Да уж, не то чтобы парни с гипертрофированной мужественностью.

– Микки Рурк. Женский голос. Женский рот. Джеймс Вудс. Рот для поцелуев, эдакая непристойная розочка.

– Но голос не такой высокий.

– Блеющий голос. Овца.

Кайя засмеялась и взяла прикуренную сигарету.

– Продолжай. А у тех парней, которые по фильмам такие мачо, у них ведь низкие, сиплые голоса. Вспомним Брюса Уиллиса.