Леопард

– Мы только что были вынуждены выпустить Тони Лейке, поскольку у него безупречное алиби минимум в двух случаях убийств. Все, что у нас на него есть, – это звонок одной из жертв. Мы слишком прямолинейно общались с прессой. Теперь она вместе с Лейке и его будущим тестем устроит нам веселую жизнь. Сегодня вечером нам предстоит сделать заявление для СМИ. И в этом заявлении будет сказано, что задержание было произведено на основании ордера, который ты, весьма противоречивый Харри Холе, путем манипуляции получил у бедного неопытного полицейского прокурора в Полицейском управлении. Все это было исключительно твоей личной инициативой, все осуществлял лично ты, и именно ты берешь на себя всю ответственность. Крипос имеет отношение к делу лишь постольку, поскольку там предположили, что задержание незаконно, вмешались и в ходе беседы с Лейке выяснили все обстоятельства дела. После чего немедленно его отпустили. Ты пойдешь со мной, подпишешь заявление для прессы и больше никогда не будешь высказываться по этому поводу. Ясно?

Харри еще раз посмотрел на остатки на донышке бутылки.

– Ммм… Ничего себе. Неужели ты думаешь, что пресса все это скушает после того, как ты сам же гордо заявил, что задержание – твоя личная заслуга?

– Я просто взял на себя ответственность, так будет написано в заявлении для прессы. Я как руководитель был обязан возглавить операцию по задержанию, даже если мы и заподозрили, что полицейский совершил ошибку. Но когда Харри Холе позднее стал настаивать на своей роли в этом деле, я не стал возражать, поскольку он, во-первых, старший инспектор, а во-вторых, не работает в Крипосе.

– А моя мотивация состоит в том, что если я этого не подпишу, то буду осужден за контрабанду и хранение наркотиков?

Бельман сложил ладони домиком и покачался в кресле.

– Верно. Но самое главное в этой мотивации состоит скорее в том, что тебя могут посадить в КПЗ, и немедленно. Жаль, потому что тебе лучше бы провести это время в больнице с отцом, – ему, насколько я понимаю, совсем недолго осталось. Это действительно прискорбно.

Харри откинулся на спинку дивана. Он знал, что по идее должен был осатанеть. И что прежний – молодой – Харри осатанел бы совершенно точно. Но нынешнему Харри больше всего хотелось уткнуться носом в провонявший блевотиной и потом диван, закрыть глаза и надеяться, что они уйдут, уедут, Бельман, Кайя, тени у окна. Однако мозг по привычке продолжал рассуждать.

– Если отвлечься от меня, – услышал Харри собственные слова, – неужели сам Лейке поддержит эту версию? Он же знает, что его и арестовывал, и допрашивал именно Крипос.

И понял, каков будет ответ, еще до того как Бельман произнес:

– Лейке знает: любой арест – это всегда тень на репутации, определенные подозрения. Что, конечно, особенно неприятно для Лейке как раз теперь, когда он пытается завоевать доверие инвесторов. И самый лучший способ избавиться от такой тени – это поддержать версию, что арест – холостой выстрел, личная инициатива рехнувшегося полицейского. Согласен?

Харри кивнул.

– Кроме того, это касается чести мундира… – начал Бельман.

– Я спасу честь полицейского мундира, если возьму всю вину на себя, – сказал Харри.

Бельман улыбнулся:

– Я всегда знал, что ты неглупый человек, Холе. Означает ли это, что мы друг друга поняли?

Харри задумался. Если Бельман сейчас уйдет, то можно будет выяснить, действительно ли в той бутылке осталась капелька виски. Он кивнул.

– Вот заявление для прессы. Мне нужно, чтобы ты подписал вот тут, внизу. – Бельман протянул через стол листок и ручку.

Было слишком темно, чтобы читать. Да это и не играло никакой роли. Харри подписал.

– Прекрасно, – сказал Бельман, схватил листок и встал. В лучах уличного фонаря боевая раскраска на его лице засветилась. – И вообще, так лучше для всех нас. Подумай об этом, Харри. И отдохни малость.

Милостивая забота победителя, подумал Харри. Закрыл глаза и почувствовал, как сон распахивает объятия. Потом снова открыл глаза, осторожно встал на ноги и последовал за Бельманом на лестницу. Кайя по-прежнему стояла у машины, скрестив руки на груди.

Харри увидел, как Бельман заговорщицки кивнул Кайе, которая в ответ пожала плечами. Увидел, как Бельман переходит дорогу, садится в машину – ту же, что он заметил на Людер-Сагенс-гате в тот вечер, – заводит мотор и уезжает. Кайя подошла к лестнице. Голос ее все еще был хриплым от слез:

– Почему ты ударил Бьёрна Хольма?

Харри повернулся, чтобы войти в дом, но она оказалась проворнее, одолела лестницу в два шага, встала между ним и дверью, преграждая дорогу. Он ощутил на своем лице ее лихорадочное горячее дыхание.

– Ты ударил его только после того, как понял, что он не виноват. Почему?

– Уходи, Кайя.

– Я не уйду!

Харри посмотрел на нее. Разве это объяснишь? Ту неожиданную боль, когда понимаешь, в чем дело. Такую боль, что просто берешь и лупишь, бьешь в удивленное, ни в чем не повинное человеческое лицо, зеркальное отражение твоей собственной наивной доверчивости.