Леопард. Новеллы

В заброшенных апартаментах комнаты были безлики и безымянны, и по примеру открывателей Нового Света они присваивали им названия по собственному усмотрению. Так, просторную спальню с альковом, в котором сквозь балдахин, украшенный облетевшими страусиными перьями, проступали призрачные контуры кровати, они окрестили «камерой пыток», ветхую, рассыпающуюся деревянную лесенку Танкреди назвал «лестницей благополучного приземления». Случалось, они и сами не знали, где находятся: из-за беспорядочного кружения, игры в прятки и догонялки, внезапных остановок с прижиманием друг к другу и невнятными словами они теряли ориентацию, и им приходилось выглядывать из незастекленных окон во двор, чтобы определить, в каком крыле дворца они находятся. Иногда, правда, это не помогало, потому что окно выходило не в центральный двор с перспективой сада, а в один из маленьких внутренних, совершенно им незнакомых двориков, единственной приметой которых могла быть дохлая кошка или кучка выброшенных или вытошненных кем-то макарон с томатным соусом, да еще из окна напротив на них смотрели глаза старой горничной, проводившей на покое остаток дней. Как-то во второй половине дня они нашли в огромном треногом шкафу carillons – четыре музыкальные шкатулки, которыми увлекались в жеманном восемнадцатом веке. Три из них, покрытые пылью и паутиной, остались немы, но четвертая, более новая, в плотно закрытом ящике из темного дерева, вдруг ожила: ее медный, утыканный иголками валик стал поворачиваться, задевая стальные язычки, и тишину комнаты наполнили хрупкие серебристо-пронзительные ноты знаменитого «Венецианского карнавала». Губы влюбленных подчинились этим разочарованным звукам, и, когда их объятья разомкнулись, они с удивлением обнаружили, что музыка давно кончилась и уже не она аккомпанировала их поцелуям, а они в своих ласках пытались удержать ее призрачный след.

Однажды их поджидал сюрприз совсем иного рода: в старых гостевых покоях они заметили за шкафом потайную дверь; столетний замок легко поддался их пальцам, возбужденно вздрагивающим от соприкосновений и совершаемых усилий, и за дверью открылась узкая лестница из розового мрамора, которая, мягко закругляясь, вела наверх и упиралась в другую, открытую дверь с ободранной стеганой обивкой. За этой второй дверью находилось странное затейливое помещение, состоящее из среднего размера гостиной и шести выходивших в нее маленьких комнат. Полы из белоснежного мрамора в каждой комнате, включая гостиную, имели уклон к желобу вдоль стены. Низкие потолки украшали цветные фрески, отсыревшие настолько, что на них, к счастью, ничего нельзя было разобрать[104]; большие потускневшие зеркала, одно из которых было расколото чьим-то ударом почти посередине, закрывали почему-то только нижние части стен и соседствовали с витиеватыми светильниками восемнадцатого века. Окна смотрели в глухой, похожий на колодец двор, куда не проникал солнечный свет и не выходили другие окна. В каждой комнате, даже в гостиной, стояли широкие, слишком широкие диваны с зацепившимися за оголенные гвозди лоскутами отодранной шелковой обивки и пятнами на подлокотниках; изящные мраморные камины украшала тонкая резьба, изображающая сцены истязаний и обнаженные тела в исступленных позах, частично изуродованные яростными ударами молотка. Темные пятна проступающей сырости на уровне человеческого роста растекались по стенам странными густыми разводами. Встревоженный Танкреди не захотел, чтобы Анджелика открывала стенной шкаф в гостиной, и открыл его сам. Шкаф оказался очень глубоким и хранил удивительные вещи – мотки тонких шелковых шнуров, пузырьки с испарившимся содержимым, серебряные шкатулочки с непристойным орнаментом и крошечными этикетками, на которых, как в аптеке, изящными черными буквами было выведено: Estr. catch., Tirch-stram, Part-opp; в углу, завернутые в грязную материю, лежали маленькие кожаные хлысты и плетки из бычьих жил: хлысты были с серебряными ручками; плетки до расходящихся хвостов были обтянуты красивым старинным шелком, белым в голубую полоску, на котором можно было разглядеть три ряда темных пятнышек. Еще в шкафу лежали металлические приспособления непонятного назначения. Танкреди стало страшно – страшно за самого себя; он понял, что обнаружил во дворце тайный источник похоти, центр излучения вожделений.

– Пойдем отсюда, дорогая, – сказал он, – здесь нет ничего интересного.