Леопард за стеклом

Если бы у «Кристаллии» были черные паруса, надо было поднять их. Так сказал дедушка позже, когда мы вернулись домой. В поход мы не пошли, и не потому, что солнце уже палило вовсю. Не успев даже выпрыгнуть на причал, кир Андонис сказал:

– Кир Никос, объявлена диктатура…

В августе в послеполуденные часы цикады всех с ума сводили своей трескотней. Папа каждый раз, когда приезжал в Ламагари, начинал нервничать, что они помешают ему спать днем. А мы, наоборот, даже представить себе не могли Ламагари без цикад. Мы растягивались на потрепанном одеяле где-нибудь под старыми соснами и слушали, как они стрекочут. Я поймала одну, спрятала у себя в ладонях – и она зашлась в бешеном стрекоте.

– У нас теперь диктатура, – прошептала я ей и отпустила, чтобы она рассказала об этом остальным цикадам.

– И что же теперь будет, если у нас диктатура? – спросила Мирто.

– Никос сказал, что отныне все изменится, – отозвалась я.

В нашем доме изменилось практически все – прямо с того момента, как кир Андонис привез эти новости. Прежде всего, нам разрешили идти куда угодно и делать все, что нам в голову взбредет. Мы ели с немытыми руками, нас не заставляли спать днем, и никто даже слова не сказал, увидев, что мы зачем-то тащим старое одеяло из дома. Дедушка – и тот изменился: мы впервые в жизни услышали, что он резко разговаривает – и с кем! С тетей Деспиной!

– Если король установил диктатуру, значит, так и нужно, – заметила тетя Деспина.

– Ты несешь чушь, и лучше бы ты помалкивала, чем болтать о том, в чем ни черта не понимаешь! – взорвался дедушка.

Тетя Деспина еле удержалась от слез и непонятно почему обрушилась на Никоса.

– Ты думаешь, теперь, когда у нас диктатура, нас оставят в покое, чтобы мы могли делать, что хотим? – спросила Мирто.

– Вот и узнаем, – ответила я. – Давай пойдем за ребятами, хоть сейчас полдень и время «передышки», как говорит тетя Деспина.

Не успели мы и шагу сделать, как появился Никос. Он был расстроен, очень расстроен и так хмурился, что казалось, будто у него на лице вместо бровей – одна густая черная линия.

– Девочки, – сказал он, – вы еще слишком малы, чтобы понять, что происходит, но сегодняшний день Греция запомнит навсегда и вечно будет его оплакивать. Какое сегодня число?

– Четвертое августа тысяча девятьсот тридцать шестого года, – отозвалась Мирто.

А потом Никос уехал в город; только теперь нам всем стало не до шуток, и мы его больше не спрашивали, заедет ли он к своей невесте и попрощается ли с ней.

Вечером в Ламагари приехали папа и мама. Папа дал нам… наверное, сотню указаний, запомнить которые было совершенно невозможно. Быть внимательными, ни с кем не болтать. Не произносить слово «демократия» ни при каких условиях. И даже не пытаться повторять взрослые разговоры, и еще целую кучу подобных «НЕ». Иначе он может лишиться своего места в банке – и мы окажемся в какой-нибудь жалкой лачуге и останемся там на всю жизнь.

– Как было бы хорошо, если бы он потерял работу! – мечтали мы с Мирто. – Тогда мы могли бы остаться с ребятами в Ламагари.

Потом, правда, мы вспомнили про школу и решили делать всё, что нам велели, чтобы только папа не остался без работы.

Папа привез газеты. В них были фотографии какого-то толстяка в очках, и папа сказал, что это наш диктатор.

– Вылитая жаба! – пробормотала Стаматина.

Папа так на нее посмотрел, что она больше ничего не сказала.

А мама, не знаю уж и почему, все время нас целовала, а из глаз ее текли слезы. Нет, в самом деле, странная вещь эта диктатура.

Никос, кажется, вернулся поздно вечером, когда мы давно спали. Наутро же нам сказали, что он уже уехал. Мы набросились на Стаматину, почему она нас не разбудила. Судя по всему, он уехал на рассвете, так что даже Артеми не заметила, как поднялся кир Андонис, который отвез Никоса на паром.

– Нет, послушай, он даже не простился!

– Ты злая, злая! – крикнули мы Стаматине. – Почему ты нас не разбудила?!

Даже тетя Деспина ее выбранила:

– И ты позволила ему уехать затемно, как вору, не дав ни с кем попрощаться?!

Стаматина пыталась оправдаться, что Никос сам просил никого не беспокоить.

– Не надо было ему уезжать сейчас, – проговорил дедушка. – Они могут сообщить в Афины, и стоит ему сойти с парома…

Дедушка не договорил до конца, потому что тетя Деспина прямо-таки пригвоздила его взглядом. Мы ужасно хотели узнать, что же случится, стоит Никосу сойти с парома, и требовали продолжения:

– Ну скажи нам, дедушка! Скажи, пожалуйста!

– Идите играть, и нечего совать свой нос туда, куда не следует! – отрезала тетя Деспина, и мы поняли, что продолжения беседы не предвидится.

Не знаю почему, но всякий раз, когда взрослые не хотят, чтобы мы что-нибудь узнали, они требуют, чтобы мы шли играть.

Мы отправились на поиски Артеми. Она сидела на маленьком стульчике во дворе своего домика спиной к кир Андонису, который стоял перед нею навытяжку.

– Ну чем я тебе сегодня не угодил? – говорил он ей умоляюще. – Ну, Кир Никос сказал так сделать.

Артеми, заметив нас, вскочила со своего стульчика и бросилась навстречу.