Лепестки Белладонны

Прошло два часа, а они не ушли дальше первого куплета. Миру тянуло в сторону рока, потерь и разбитого сердца. Джека – в мир любви и семейного счастья. Кофеин, музыка, разговоры – ничто их не вдохновляло. Они словно говорили на разных языках. А Джек оказался вовсе не так талантлив, как Мира думала. Его рифмы банальны, метафоры избиты. Вмешательство Льюиса в песню Белладонны приводило к тому, что композиция получалась средненькой кантри-балладой, а не мировым хитом, которым Эльмира утерла бы нос и Франку, и Хансу.

– Я думаю… – Мира собиралась сказать, что идея дуэта оказалась неудачной. Пора расходиться.

Но закончить фразу не успела. Дверь распахнулась, врезавшись в мягкую для звукоизоляции стену комнаты. Их беседу прервали! И кто это мог быть, если не Ханс Биттнер? Ханс удивленно смотрел на Миру и Джека, словно не думал их увидеть и не знал, что они работают над песней.

– Черт, вы не закончили! Ухожу-ухожу. – Ханс выставил руки вперед, извиняясь. Его длинные загорелые пальцы украшали кольца.

«Интересно, он играет на музыкальных инструментах? Гитара, пианино, барабаны?» Мира потрясла головой, прогоняя образы, как Ханс перебирает гитарные струны, нажимает на черно-белые клавиши пианино или ловко подбрасывает барабанную палочку. Какая ей разница, чем занимается Выскочка?! Достаточно того, что он вызывает мурашки пением… и нервный тик присутствием!

– Пишем песню. Не видно? – грубо спросила Эльмира.

Она посмотрела на Джека, надеясь заручиться его поддержкой и выпроводить Биттнера из комнаты, но взгляд Льюиса был направлен на часы. Джек перевел взгляд со стены на Ханса и миролюбиво сказал:

– Извини, мы засиделись.

– Ничего, – ответил Ханс. Он спрятал ладони в карманы джинсов и послал Мире улыбку. – Когда я творю, тоже забываю о времени.

Мира едва подавила возмущение от его самодовольства, а когда Биттнер шагнул в центр комнаты, захотела громко выругаться. Что дальше? Заберет у нее ручку и блокнот, сядет и начнет писать свою песню?!

– Получается? – Его взгляд случайно (а случайно ли?) скользнул по листу в руках Льюиса. Джек сидел, облокотившись на стол, и растерянно смотрел на записанные второпях строчки.

– Тут застопорились, – показал пальцем.

Мира громко фыркнула. Она понимала, что ее поведение выглядит детским, но не могла успокоиться, а маска безразличия не хотела приклеиваться к лицу. В присутствии Ханса мозг Миры будто отключался. Непосредственность, открытость, желание помочь – это обезоруживало. Оставалось защищаться – неумело и смешно.

Сжав ручку, Мира выпалила:

– Украсть мою песню хочешь?

– Нет, я… – Ханс взял протянутый Джеком лист.

«Зачем?! Зачем ты лезешь?!» – хотелось закричать, но Мира лишь закатила глаза. Этот щенок будет учить ее писать песни? Дожили.

Ханс поправил воротник клетчатой рубашки, задумчиво прикусил нижнюю губу, взъерошил волнистые волосы. Отданный творческому процессу, он забыл обо всем на свете. Наконец он сказал:

– «И небо над нами не скрыть никакими зонтами».

Ханс вернул лист обратно на стол.

– Чушь! – воскликнула Мира, наблюдая за реакцией Джека.

Льюис нахмурил брови, взял карандаш и, расправив лист, принялся писать. Мира следила за тонким грифелем. Отлично! Сказанная молодым музыкантом глупость натолкнула Джека на строчку, которую они не могли придумать около получаса. Но когда Джек отложил карандаш и сказал: «Замечательно вписалось!» – то Мира поняла: Джек записал строчку под диктовку Ханса. Как чертов любитель.

Она мысленно пропела четверостишие, добавив строчку про небо и зонты. С уязвленной гордостью признала: «Звучит». А следом в голове мелькнула мысль: «Если я и Ханс напишем песню, это будет хит».

– Мира, как тебе? – окликнул ее Джек. – Получается, небо – это любовь, и от нее не скрыться. – Льюис посмотрел на Биттнера. – Если ты не против, я бы добавил слова в текст песни.

– Не против, рад помочь! – Улыбка осветила лицо Ханса. На его левой щеке появилась маленькая ямочка, наверняка она сводит девушек с ума…

– Нормально, – сухо ответила Мира. Нельзя думать о его ямочке! – Я бы придумала что-то лучше. – «Но ты не придумала». – Будь у меня больше времени… Оставим. Сойдет.

– Приму за комплимент. – Ханс подмигнул. Это выглядело… обаятельно. Откуда он взялся, харизматичный, доброжелательный?

И невосприимчивый к ее отвратительному поведению. Обычный человек покрутил бы пальцем у виска и решил избегать психованную рок-звезду, но этот американский немец… не обычный.

Захотелось уйти, только бы не позволить Хансу ее очаровать. К облегчению Эльмиры, Биттнер решил ретироваться первым:

– Выпью кофе в холле. Скажите, когда закончите.

– Нам хватит десяти минут, – убедил его Джек.

– Ты талантлив, – бросила Мира, перед тем как Ханс ушел. – Выскочка.

– Зачем ты так, Мира?

– Хочешь сказать, он не выскочка?

Мира прислонилась к холодным перилам лифта, Джек стоял ближе к дверцам. После ухода Ханса без того напряженная атмосфера накалилась до предела, они не сказали друг другу ни слова, пока собирали вещи и шли к лифту. В молчании проехали пару этажей, как вдруг Льюис задал этот вопрос.