Лепестки на ветру

— Крис, — сказала я, пока он приходил в себя спросонья, — разве внутривенное не должно только потихоньку капать? Оно очень быстро убывает, по-моему, даже слишком быстро.

Не успела я это произнести, как Крис вскочил и помчался в палату Джулиана. Вбежав туда, он зажег верхний свет и разбудил спавшую сиделку.

— Вы почему спите, черт возьми? Вы здесь находитесь, чтобы за ним смотреть! Говоря это, он поднял простыню, и мы увидели загипсованную руку Джулиана с отверстием для иглы. Игла, закрепленная пластырем, оставалась по-прежнему в вене, но трубка была перерезана!

— О Боже, — выдохнул Крис, — в сердце, наверное, попал пузырек воздуха.

Я не могла оторвать взгляда от сияющих ножничек, свободно лежащих в разжавшейся руке Джулиана.

— Он сам перерезал трубку, — прошептала я. — Сам перерезал, и теперь он мертв, мертв, мертв…

— Где он взял ножницы? — спросил Крис так резко, что сиделку начала бить дрожь. Это были ее рабочие ножницы, которыми она обрезала нитку, вышивая тамбуром.

— Клянусь, я не помню, чтобы я их теряла, разве что он сам их вытащил, когда я над ним наклонилась…

— Ладно, — сказала я безжизненным голосом. — Так ли, иначе ли, он нашел бы способ это совершить. Мне следовало бы додуматься предупредить вас. Без балета для него не было бы жизни. Не было бы жизни.

Джулиана похоронили рядом с его отцом. Удостоверившись в согласии мадам Мариши, я велела выбить на надгробии: Джулиан Маркет Розенкофф, возлюбленный супруг Кэтрин, тринадцатый танцовщик в семье звезд русского балета. Может быть это звучало излишне напыщенно и выдавало мою неспособность любить его при жизни, но я предпочла сделать так, как ему хотелось бы по крайней мере в соответствии с моими представления о том, чего бы ему хотелось.

Мы с Крисом, Полом и Кэрри постояли и около могилы Жоржа. Отдавая дань уважения отцу Джулиана, склонила голову. И это я должна была сделать много раньше. Кладбища с их мраморными святыми и ангела так сладко улыбающимися, такими благостными постными, до чего я их ненавидела! Они свысока относят-ся к нам живущим — хрупким существам из плоти и крови, горюющим и плачущим, тогда как они веками стоят, даря всех и вся благостной улыбкой. А я опять оказалась там, откуда начинала.

— Кэтрин, — сказал Пол, когда мы расселись в длинном черном лимузине,

— твоя комната стоит, как была она в твоем полном распоряжении. Приезжай домой, поживи со мной и Кэрри, пока не родишь. Крис тоже там будет: у него интернатура в клермонтской больнице.

Я воззрилась на Криса, примостившегося на откидном сиденье. Насколько я знала, он получил гораздо лучше место в очень известной больнице, а теперь вдруг очутился в маленькой и ничем не примечательной.

— Дьюк так далеко, Кэти, — сказал он, отводя глаза. Я достаточно наездился пока учился в колледже и универ-ситете. Так что, если ты не против, я обоснуюсь где-нибудь поблизости, чтобы быть тут, когда на свет появится мой племянник или племянница.

Мадам Мариша так и подскочила, едва не ударившие головой о потолок машины.

— Ты носишь ребенка Джулиана? — воскликнула она. Почему ты мне раньше не сказала? Как чудесно! — прямо засветилась, и окутывавшая ее скорбь спала, точно мрачное одеяние. — Значит, Джулиан, можно сказать жив: он ведь станет отцом малыша, который будет весь в него!

— Это может быть и девочка, мадам, — мягко произнес Пол, беря меня за руку. — Я понимаю, вы мечтаете о мальчике, похожем на вашего сына, а я — о девочке, похожей на Кэти и Кэрри… Но я не стал бы возражать и против мальчика.

— Возражать? — возопила мадам. — Господь в его неизреченной мудрости и милости ниспошлет Кэтрин точную копию Джулиана! И он будет танцовщиком и добьется славы, до которой сыну моего Жоржа оставалось всего несколько шагов.

Полночь застала меня на задней веранде, в одиночестве качающегося в любимом кресле Пола. В голове у меня теснились мысли о будущем. С ними сталкивались почти затопившие меня размышления о прошлом. Слегка поскрипывали половицы: старые-старые, они не раз были свидетелями горя, подобного моему, и сочувствовали мне. Не было видно ни звезд, ни луны, лишь несколько светлячков прилетели поплясать во мраке сада.

Позади меня тихо открылась и закрылась дверь. Мне не нужно было оборачиваться, я и без того знала, кто это. У меня было хорошее чутье на людей даже в темноте. Вошедший сел в соседнее кресло и принялся раскачиваться в такт со мной.

— Кэти, — ласково сказал он, — я не могу смотреть, как ты тут сидишь, такая потерянная и измученная. Не думай, что все хорошее в твоей жизни кончилось, и тебе ничего не осталось. Ты еще очень молода, очень красива, а после того, как родится ребенок, ты сможешь быстро восстановить форму и опять танцевать, пока не почувствуешь, что пора оставить сцену и преподавать.