Лепестки розы мира

Кстати, забыл вам объяснить недомогание Татьяны после словесных выпадов Александра. Это не было притворством. Это была её обычная реакция на любой скандал, выработанный ещё с детства. Причиной тому был её отец. Владимир Александрович Рыжков считал себя в высшей степени либералом, продолжателем традиций русской интеллигенции. Он уверил себя, что мог бы стать прекрасным номенклатурным работником в любой сфере и тем самым приносить пользу стране и людям. Но двигаться вверх ему мешали интеллигентное воспитание, неподкупность и принципиальность. Так думал он сам. Но, сказать по правде, я боюсь, что вы мне не поверите, когда я вам назову настоящую причину его несостоявшегося карьерного роста. А причина и проста, и нелепа одновременно – Владимир Александрович ужасно боялся насмешек над собой. С самого детства. Ему легче было перенести телесное наказание, чем смех над его поступками и словами. Он вздрагивал от любого смеха, в его присутствии. Даже легкая дружеская ирония, обращённая к нему, могла привести его к нервическому припадку. Человека с улыбкой на лице он сразу записывал в сумасшедшие. А поскольку в эту категорию у него попадали все коллеги, знакомые и даже родственники, он старался избегать любых контактов. Высказывать своё мнение публично и приватно Владимир Александрович считал унизительным для себя. Он уклонялся от общения с вышестоящими по рангу, но считал, что это их обязанность – разглядеть в нём тот административный потенциал, каким он обладал. Но, то ли руководство оказалось настолько близоруким, то ли времени у них не находилось, а может потенциал был настолько глубоко запрятан, но только карьера отца ограничилась работой на одной скромной должности до самой пенсии. Ну, естественно, отец невзлюбил за это дирекцию, сослуживцев, а потом уж, заодно, и власть, и государство, и народ и даже погоду в этой стране. В годы перестройки он как-то признался супруге, что всю свою сознательную жизнь, оказывается, был борцом с тоталитарным коммунистическим режимом. Но хранил это втайне, чтобы не навредить семье. На работе, правда, его воспринимали, как святого. Настолько он был внимателен и любезен со всеми. Таким, каким он был дома, его не видел никто и никогда, кроме жены и дочери. Жену и дочь он воспитывал невозможно долгими занудными лекциями о морали, долге и приличиях. Все причитания отца полагалось выслушивать стоя в смиреной позе. А поскольку взывать к совести своих ближних он мог бесконечно долго, это превращалось в пытку. Поводом к началу такой лекции могла послужить самая незначительная безделица. Плохая отметка в школе (оценка ниже пятёрки), потерянная варежка, плохо вымытая посуда, неаккуратно застеленная кровать и ещё тысяча причин. Когда не вовремя закрытая форточка в словесных вывертах нравовещателя причудливо приводит к ответственности за сталинские репрессии – тут же умом тронешься в далёкие дали. Поэтому Татьянин организм подсказал ей единственно возможную форму поведения для выслушивания этих словесных экзерсисов – кратковременный анабиоз. Отец, при этом, никогда не повышал голос, а переходя на визгливый скулёж, изображал страдальца за проступки жены и дочери, возлагая на них всю вину за душевную боль, которую они ему причиняют своим безответственным поведением. Он так полюбил свои страдания, что не было в мире такого события, которое не могло бы послужить основанием для таких страданий. Они занимали всё его время. К тому же, ничего в этой жизни он делать не умел. Отец с матерью никогда никуда не ходили, ни в свободное время, ни в праздники и не принимали гостей. Отец Татьяны втайне презирал всех людей. И, когда не было повода для нотаций домашним, он заставлял жену и дочь выслушивать его рассуждения о невежестве и порочности соседей, его коллег по работе, иногда просто случайно встреченных людей. Телевизор у них был, но включался раз в сутки, только для просмотра новостей. Складывалось впечатление, что отец ждёт какого-то официального заявления, которое должно изменить его жизнь. Смех в доме был под запретом, и Татьяна несколько раз за это поплатилась. Поскольку, ни с кем дружить ей не разрешали, а в гости её не отпускали даже к родственникам, она считала такую жизнь нормальной. В школе одноклассники время от времени предпринимали попытки вовлечь её в общественную жизнь, но безуспешно. Она привыкла, а потом ей стало нравиться то обстоятельство, что она не такая, как все. Татьяна с золотой медалью окончила школу и поступила в университет. Сокурсники по университету, в отличие от одноклассников, оказались не столь терпимые к её странности. Она стала мишенью для насмешек и острот всего курса. Кого другого такие моральные преследования, часто переходящие в тупую травлю, давно раздавили бы, как личность. Но Татьяна уже научилась не реагировать на мнение недостойных и неинтересных для неё людей. Своё утешение она искала в книгах, где находила ответы на свои вопросы: как и почему люди становятся такими, какие они есть. Эти ответы не совпадали, с воззрениями отца на окружающий мир. Она по-другому стала смотреть на свою семью. И в первую очередь – на свою мать. Их отношения нельзя было назвать тёплыми. Со стороны матери было чёткое исполнение бытовых обязанностей и подчёркнутый нейтралитет и невмешательство в отношения между дочерью и отцом. Татьяна не могла понять безразличие матери к её жизни. Она не знала, что в своё время её рождение помешало уходу матери от отца. Домой из института Татьяна никогда не спешила, все вечера проводила в читальном зале Центральной библиотеки, где ей не угрожали цензурные вмешательства её отца.