Про себя я отметил словечко «болтался» — сказать раньше так о Черепе ему и в голову не могло прийти, теперь же, когда Череп стал остывающим куском плоти… Sic transit… и т. д.
— А его «Фолькс»?
— Так он же его позавчера сложил, когда мы с телками гоняли. Ну, выгнал, а он говорит: «Дай в город съездить». Ну, я говорю, что машина же батина, а я на доверке, а он мне: «Ну, тогда садись сзади сам, а я за рулем». Я попробовал отговорить, Витек вон тоже, — кивнул он головой в сторону рыхловатого парня, баюкавшего сломанную руку, — а он только зыркнул, я и притух сразу, он в последнее время дурной стал, чуть что — за нож.
Я, в общем–то, уже ничего и не спрашивал, но ему требовалось выговориться, его отпускало, и я уже видел, как начинают трястись его руки. По–видимому, он только сейчас начал приходить в себя, и осознавать, во что он влип.
— … Сели, едем, а он на гашетку давит, я ему говорю, куда, мол, летишь, тачку пожалей, а он мне: «Не ссы, завтра новую куплю», а за Телегино выехали, он вообще погнал, на дороге куча соломы, я говорю — объезжай, а он шурует прямо через нее. Наехали, а там не то кирпич, не то железяка какая, нас и повело, смотрю — только звезды замелькали. — Лицо его скривилось, и в глазах появились слезы.
— «Аудюхе» амбец, батя месяц, как из Германии пригнал. «Кватра», по любому дождю нарезала, как по сухому.
— Ладно, Черепу, вон, вообще…
— А ну его нахрен, дебил отмороженный, — пацан уже вовсю ревел, размазывая слезы и сопли по изрезанному лицу. — Из–за него все…
В связи с тем, что серьезной работы для меня не нашлось, я пожурил сестру приемного покоя, присовокупив заодно остальные грехи. Вера Карповна стала заполнять историю — у Витька помимо перелома, похоже, было и сотрясение головного мозга, так что его надо было госпитализировать. Все еще всхлипывающего Винта забрал домой его папаша, и, судя по мрачным взглядам, которые он бросал на непутевого сына, у того к поцарапанной роже скоро, по–видимому, должна была добавиться опухшая задница. А чего? Запросто. Мужик он крепкий и крутой, слабаки машины из Европы через три страны и не гоняют. Так что седалище Винта могла спасти разве что доблестная милиция, начав опрашивать того в качестве свидетеля. Милиция, правда, что–то тормозила, видимо все еще доставала Черепа из консервной банки, в которую превратилась еще недавно шикарная «Ауди–кваттро».
Уже совсем поздно вечером я вышел в коридор. Проходя мимо курилки, я заметил там Витька, сидевшего на корточках. Рука у него была загипсована, ссадины на лице — обработаны йодом. Я вспомнил, почему лицо его показалось мне в приемном покое знакомым: лет пять назад мы чудом вытащили из могилы его мать, когда у той был жуткий перитонит — с острым аппендицитом она три дня копала картошку, пока на четвертый не смогла встать с постели. Помню, она тогда лежала на аппарате, вся серая, пьяненький ее муж стоял возле кровати, тупо уставившись в пол, а этот Витек, тогда еще 12-тилетний мальчишка, плакал за дверями реанимации. Слава Богу, мы тогда выбили из–под начальства тиенам — антибиотик столь же хороший, сколь и дорогой, и женщину все–таки спасли.
— Ты чего здесь сидишь? — накинулся я на него. — Куришь, оболтус? Тебе же постельный режим назначен.
— Извините, доктор, — смутился он, поднимаясь. — Сильно курить захотелось, особенно после сегодняшнего.
— Бросай курить, наставительно сказал я. — Курение…
— … Сокращает жизнь, — согласно кивнул головой Витек. — Череп вон тоже не курил, и где он?
— Это–то тоже верно, но все равно… Мама твоя, как она?
— Спасибо, хорошо, — улыбнулся он. — Вас вспоминает, — он немного помялся и тихонько спросил:
— Дмитрий Олегович, а вы что… Черепу должны были?
Я удивленно воззрился на него.
— Я чего спрашиваю, — быстро зашептал он, — мы ведь, — когда ехали, Винт, он сзади сидел, не слышал, музыка играла, а Череп, когда сказал, что новую машину ему купит, добавил еще, тихо так: «Лепила даст», потом на меня глянул, замолчал. А я знаю, он к вам сегодня ходил.
— Откуда?
— Он пацанам говорил, что надо бы лепилам, ну, врачам, то есть, пузырь отнести, а то, говорит заразы, извините, это он так говорил — еще какого дерьма уколют.
— Ну, а мне ты зачем об этом говоришь?
— Я не знаю, — смешался он, — если только вы да Череп между собой чего не перетерли, а больше никто не в курсе, так и все, забудьте. Винт точно ничего не допер, а от меня никому не выйдет, будьте спокойны.
— Спасибо, Витя, но я, — я медленно покачал головой, — никому ничего не должен.
— Ну, а я вам должен, за маму. Это я вам говорю, просто чтобы вы в курсе были.
— Хорошо, давай иди в палату.
Мы разошлись, я зашел к себе, помедлил, заглянул в реанимационный зал. Коматозника как раз переложили на бок, подсунув под второй специально сшитый валик. Это все равно не спасет от пролежней, но хоть что–то. Я подошел к столу и внимательно рассмотрел татуировки на руках парня.
— 4-