Лепила [СИ]

— Тут вообще ляп на ляпе. Видишь: «…край бокала был СМОЧЕН…» — значит, яд был растворен в чем–то, в воде или спирте. Эти вещества через кожу не проникают, а то бы мы в ванне разбухали, как желатин. Но, допустим, яд растворили в каком–то масле, креме, они через кожу всасываются, хотя кремом бокал не смачивают, а, скорее, смазывают. Ну и все равно, мгновенно он всосаться не может, кожа все–таки не поролон. И при чем тут мозг? Яд кураре блокирует передачу нервных импульсов, и у человека при этом происходит паралич поперечно–полосатых мышц, скелетной мускулатуры, проще говоря. Мышцы не могут сокращаться, соответственно, человек не может дышать, но умирает в полном сознании. По принципу действия этого яда, кстати, созданы наши миорелаксанты, и ежели человеку, отравленному кураре, проводить искусственное дыхание, через какое–то время он будет жив–здоров. Кто там, кстати, кого отравили?

— Один бандит другого, за 10000 долларов.

Я презрительно скривился.

— Фи, как мелко. Да за такой препарат, будь он у него на самом деле, любая фармацевтическая компания гораздо больше бы выложила, глазом не моргнув, а он такую ценность на какие–то пустяки тратит.

Хотя упражнения с Инной практически полностью уничтожили весь алкоголь в моей крови, малая толика оставшихся градусов подвигала меня на болтовню.

— Еще Марк Твен писал, что самые кровавые романы про индейцев пишут люди, не знающие, чем вигвам отличается от вампума, и ни разу в жизни, не выдергивавшие стрел из тел своих близких, чтобы разжечь костер. Не знаю уж, как там со всем остальным — с описанием характеристик оружия, например, или названиями приемов карате, но вот, что касается медицины — пишут с легким сердцем абсолютную чепуху, причем все — от признанных мэтров до А. А. Алтайцева, хоть для интереса спросили бы у толкового врача: может так быть или нет. Хотя…, — я махнул, — с оружием у них, тоже, мягко говоря, не очень. В добром десятке исторических романов я читал о «свирепых янычарах с кривыми ятаганами». А ведь ятаган–то вовсе не такой уж кривой, как это можно понять из описания. Что такое ятаган? — я взял листок бумаги, и по памяти сделал набросок. — Видишь? — он похож на косу, по такому же принципу была сделана древнедакийская фальката, и все три режут или рубят вогнутой частью, хотя коса, к примеру, на мой взгляд, гораздо кривее ятагана, а уж любая казацкая шашка — и подавно. И вовсе не надо со свирепыми янычарами рубиться, чтобы это узнать, достаточно открыть Большую Советскую энциклопедию на букву «Я».

Те, кто в Питере живут, могут в Артиллерийский музей сходить, там этих ятаганов — груды. Ну, ладно, ятаганы давно были, а вот автор описывает, как его герой, скача на лошади, сдергивает с плеча двуствольный итальянский автомат «Виллар–пероза» и на всем скаку лихо косит супостатов очередями.

— Ну и что? — снова спросила Светка.

— Да, в общем — то, ничего. Только с тем же успехом можно носить в подмышечной кобуре пулемет «Максим». Я ведь тоже прочитал: ну, двуствольный, ну, автомат, мало ли какой заразы человек не придумал. Автор тоже, наверное, представлял его в виде этакого элегантного винчестера, вот только очередями стреляет. А потом я случайно наткнулся на статью про оружие, где этот автомат был описан — за голову схватился. Оказывается, действительно был такой автомат, в начале ХХ века его изобрели. Это вообще одна из первых моделей автоматического оружия. Весил он не то 10, не то 20 килограмм, вооружалась им пехота, носить его надо было на ремне перед собой, как баян. Даже рожки у него были направлены не вниз, как у нынешнего оружия, а вверх.

— Да, — засмеялась Светка, — с таким не поскачешь.

Мы еще немного поболтали, и я совсем уже было собрался идти к себе, как поступил вызов из приемного покоя.

— Дмитрий Олегович, авария.

Хлоп. Ощущение, что у них там, в приемном покое еще с военных лет забыли снять плакат «Не болтай!». Я тяжело вздохнул и пошел за тревожным чемоданчиком.

В этот раз в кювет слетела «аудюха». Пострадавших было двое — ребята лет по 16 — 18, обоих как–то видел тусовавшихся с Черепом. Несмотря на надежный немецкий металл автомобиля, в этом случае не обошлось и без трупа, его не привезли. Евгения Николаевича Бастырева, по кличке «Череп», оставили в машине, зажатого между рулем и сидением, вытащить его, как пояснила фельдшер, милиция так и не смогла.

— Там ужас, — всплескивала она руками. — Они же, как кювет слетели, в бетонный столб ударились, так ему крышей полголовы и снесло.

«У Черепа нет черепа» — подумал я. Очень черный юмор.

— Милиция говорит, они летели километров под сто двадцать.

Я скоренько осмотрел пацанов — ничего серьезного на первый взгляд у них не было, лица покарябало, да у одного, похоже, был перелом предплечья.

— Куда летели, орлы? — спросил я у белобрысого, по кличке «Винт», кажется.

— На город, — хмуро отозвался тот. — Череп сегодня целый день где–то болтался, а вечером пришел, мы с Витьком как раз в гараже сидели, музыку слушали. Давай, говорит, выгоняй тачку, надо прошвырнуться. Веселый был, довольный.