Лепта

Сам Андрей Иванович недавно отпраздновал пятидесятилятилетие. В день святого апостола Андрея получил поздравление президента и денежную награду. Что ни говори, тридцать два года минуло его беспорочной службы в Академии.

Годы, конечно, немалые. Но силенка у него и здоровье есть, он надеется еще поработать всласть — воспитать новых художников, написать новые картины.

Мучают его только заказные работы — образа. Всю жизнь они отнимали драгоценное время. Но теперь — с отъездом Саши — можно отказаться от них, а завершив Кульнева, приступить и к большой картине о Петре Великом, о ней Андрей Иванович давно помышлял.

Взглянув в окно, — всадники все-таки заставили подойти к нему, — Андрей Иванович опять с облегчением подумал, как это хорошо, что все улеглось, и успокоилось, и наладилось. Нужно такое спокойное время, чтобы художнику исполнить свою главную картину, которая грезится многие годы. Иначе выйдет, что он и жил напрасно…

Андрей Иванович о своей картине мечтал еще молодым человеком, когда в золотые времена президента Александра Сергеевича Строганова обретался в Вольном обществе любителей словесности, наук и художеств, когда расписывал вместе с другими художниками Казанский собор, когда писал свои большие картины — «Мстислава Удалого, поражающего Редедю» и «Киевлянина»{18}, за которые был произведен в профессоры…

Давно бы взяться за Петра, да пошли дети, нужда заставила приняться за образа. Они — ощутимая прибавка к профессорскому жалованью.

Андрей Иванович возвратился к мольберту, стал прописывать голову генерала и более часа работал с увлечением. Рука, привыкнув к образам, не слушалась, а он заставлял послушаться, заставлял преодолеть привычную беглость письма. Что говорить, тут требовалось большое мастерство…

Ужинал Андрей Иванович с Екатериной Ивановной и младшими детьми — Сережей и Лизой. Катюша Вторая и Маняша отправились в театр. Он залюбовался шестилетней Лизонькой, Сережей. Сережа — в белоснежной рубашке, локоны прибраны — тихий. Он без Александра осиротел. За уроками и рисованием забудется, а потом опомнится, вздохнет преглубоко. Возьмет коробку, где хранятся Малые и Большие серебряные и золотые медали — награды Александра, и по часу рассматривает. Или примется перечитывать вырезки из «Отечественных записок» и «Северной пчелы», где сказано о картинах Александра доброе слово, каждую строчку изучает{19}…

Арина привела внучку Катюшу попрощаться перед сном. Катюша, крохотная, в розовом платье с рюшечками, подбежала, смешно присела в реверансе и сказала, не затрудняясь, по-французски:

— Bon nuit, grand-père! Bon nuit, grand-mère! Bon nuit, Сережа![1]

Андрей Иванович улыбнулся, поцеловал Катюшину ручку, повторил за ней:

— Bon nuit, grand-père!

Он-то сам никаким иностранным языком не владел, но хотел, чтобы дети и внуки были вполне образованными, потому приглашал и к дочерям, и к Александру, а сейчас к Сереже, Лизе и Катюше учителей. А вот они и плоды:

— Bon nuit, grand-père!

Как серьезно и почтительно держится это трехлетнее существо, всеобщая любимица. С нею сам Андрей Иванович возится часами, забывая о своих обязанностях главы семьи и старшего профессора Императорской Академии художеств.

Нынче Екатерина Ивановна позволила Катюше Третьей лишний час поиграть. Теперь у девочки глаза слипались.

— Веди ее, Арина, в постель. — Екатерина Ивановна, впрочем, сама поднялась и повела внучку.

— Батюшка, я тоже пойду, — сказал и Сережа.

— Конечно, конечно, Сережа. Спокойной ночи. Как ты сегодня учился?

— Господин Спирро был мною доволен, батюшка.

Господин Спирро учил Сережу математике. Андрей Иванович погладил Сережины локоны, поцеловал сына, думая с сожалением о том, что Сереже еще только восемь лет, пока он вырастет, сам Андрей Иванович превратится в глубокого старика.

— Спокойной ночи, мальчик… Солдат Живун дружен ли с тобой?

— Дружен! — засмеялся Сережа. Он быстро взбежал по скрипучей лестнице на антресоли, где один спал в комнате Александра, хотя раньше, бывало, боялся и на минуту остаться в одиночестве.

Солдат Живун — это была выдумка Андрея Ивановича, а впрочем, такая ли выдумка? Сколько помнил он себя, с тех пор как его — сына неизвестных родителей — шестилетним мальчиком привезли в Академию из Московского воспитательного дома, он был во власти этого, как его называл, Солдата Живуна; еще рассвет не занимался, а Солдат Живун уже подталкивал его: «Вставай!», «Работай!», «Это сделай!», «Другое успей!». Солдат Живун в труде видел смысл жизни. Андрей Иванович с ним был согласен и, сколько мог, внушал это детям.

За Александра Андрей Иванович спокоен. Александр — труженик, с ним Солдат Живун давно дружен. Никогда не видели Александра праздным, никогда — в лени. Теперь вот и Сережа подружился с волшебным Солдатом Живуном, который не позволяет человеку погрязнуть в безделии, позабыть о главном его назначении.