Лепта

Он поднялся с кресел. Оленин подошел к нему. Он был по грудь высокому Пименову.

— Степан Степанович, зачем же усугублять неприятности? Смирением от государя можно многого достигнуть…

— В отставку не подам! Нет! — решительный и гневный Пименов вышел, не глядя на президента. — Честь имею!

Андрей Иванович молчал. Куда тут бунтовать? Он с трудом удерживался, чтобы слезы не брызнули. За несколько минут рухнуло его благополучие, утратились надежды. Теперь он никогда ничего не напишет. Ему остались… образа.

— Благодарю государя за внимание, за милость, за пенсию, — Андрей Иванович с достоинством поклонился Оленину и вышел, аккуратно прикрыв дверь. Когда шагал к своей квартире, которую должен будет скоро освободить, он испугался, что весть о его беде убьет в чужих краях Александра.

Он тихонько пробрался к себе в мастерскую, присел на диван, сдвинув к подлокотникам палитру и ящик с красками, машинально принялся расстегивать и застегивать фрак. «Что же делать теперь? Что же теперь будет?» — отчаянно пытался он собраться с мыслями.

Ему попал на глаза помещенный над столом рисунок «группы Лаокоона» Гриши Лапченко. Он вспомнил свои рассуждения… Да, Лаокоон не кричал от боли. Но лучше бы закричал, ему бы легче стало…

Часть вторая ЗАМЫСЕЛ

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Что может быть досаднее? Александр мечтал о Риме, спешил в Рим, а перед самым Римом заснул в дилижансе. Путешествие и жизнь на колесах вымотали его. Шутка ли, позади остались Берлин, Дрезден, Вена, Милан, Флоренция с их знаменитыми галереями и храмами, расписанными великими художниками. Все лето ушло на них…

Когда Григорий Лапченко разбудил его уже в Риме, на пьяцца дель Пополо, у него даже слезы навернулись от обиды: проспал! Делать нечего, надо выходить из дилижанса… Каков же он — Вечный город?

Увидеть ничего невозможно. Рядом шумные, в ярких, разноцветных одеждах смуглые, черноволосые люди забрасывают на верх дилижансов узлы и корзины и спешат, обгоняя друг друга, сесть в кареты, а черноглазые торговки, громко выкрикивая что-то, подают вояжерам фрукты, а кучер не по-русски кричит на лошадей или на торговок; торговки белозубо улыбаются, говорят, говорят, а что — поди догадайся. Ничего не понять в певучей, звонкой речи.

Куда идти в этом бурлящем потоке римской толпы, в лесу колонн, обелисков, фонтанов? Как спросить дорогу? Юркие подростки, одетые бог весть во что, подхватили вдруг саквояжи и понесли их, кивком приглашая следовать за ними.

— Куда потащили! Стой!

— Эй, никак наши? — вдруг выделяется в неразличимом гаме чужого языка такое понятное, родное восклицание.

— Братцы!

Кто же это? Какая удача! Неужели сам Орест Адамович Кипренский?{20} Он. Нарядный, праздничный, веселый — «любимец моды легкокрылой»{21}. Он совершенно не меняется: каким был в Петербурге лет пять назад, таков и сейчас — молодой, смешливый. Только что во Флоренции, в галерее Уффици, его автопортрет лицезрели. И гордились, что русский художник удостоен чести быть помещенным рядом с Тицианом и Веронезе.

С Кипренским молодой человек — завитой и курносый, в белом фраке. Представился:

— Рожалин Николай Матвеевич{22}, учитель в доме княгини Волконской{23}.

Слава богу, есть тут свои. Теперь не пропадем. Ну что ж, здравствуй, Рим!..

Если вы впервые в Риме, не торопитесь на его улицы и площади. Вначале идите в собор святого Петра, на Ватиканский холм. Обширная овальная площадь перед собором, на которой высится древний обелиск, величественная колоннада, убранство собора, росписи, надгробия, балдахин Бернини — это потом изучите. А пока ваша цель охватить единым объятьем то, что называется Римом. Пологая лестница в 142 ступени — Григорий Лапченко не поленился, посчитал их — приведет вас на крышу собора, где возвышаются купол Микеланджело и колоссальные статуи двенадцати апостолов.

Войдите в купол через дверь в его цоколе, пройдите галереей, откуда видна внутренность храма сверху, поднимитесь по крутой лестнице в фонарик, завершающий купол. И — дух захватит от высоты! — смотрите. Вот он — Рим. Словно на ладони. Вот они — знаменитые дворцы, соборы, руины, мощные стены, расположившиеся на семи римских холмах. Не правда ли, все это грезилось, виделось в Петербурге, все изучено было в Петербурге, а оказалось совсем иным — и величественнее, и проще. Купол этот — можно ли было представить, что он столь грандиозен? Кажется, что это еще одна небесная сфера.

Что ж, поклонимся Риму, о котором мечтали дома, потому что без Рима не бывает подлинного художника. Только тут его кисть обретает уверенность и силу! Как хорошо, что существует на свете Рим, в котором сам воздух пропитан искусством!

Александр Иванов и Григорий Лапченко, не отрываясь, во все глаза, разглядывали Вечный город, синеющие вдали Альбанские горы и не могли поверить в реальность происходящего. На самом это деле или только мнится, что они в Риме?