По воспоминаниям великого русского актера Василия Ивановича Качалова о своей первой поездке в Персию (именно в Персию, а не в Баку!) рассказывал ему при их личной встрече сам Сергей Есенин. Для поэта тот краткий вояж стал дверью в иной мир – удивительный, непохожий на все предыдущее. И все это он гениально отобразил в своих «Персидских мотивах», созданных явно по свежим впечатлениям – либо еще в Персии, либо по дороге домой. Есенин вполне мог быть в Персии с середины августа до начала сентября и вернуться в Баку вместе с Блюмкиным.
И укор самому себе («честь моя за песню продана») может относиться именно к тому, что он напросился на поездку в Персию, что-то пообещав за это власть имущим. И это его мучило.
О том, что такая поездка Есенина по тем временам была вполне реальна, говорит и тот широко известный факт, что другой великий поэт, Велимир Хлебников, оказавшись в сентябре 1920 года в Баку, замыслил пробраться ещё дальше на восток, в Персию. И вскоре его замысел был осуществлён. В начале 1921 года советская Россия сформировала в Баку Персидскую красную армию (Персармию), которая была направлена в Персию для оказания помощи повстанцам. Хлебников был приписан к армии в качестве лектора. Путешествие в Персию стало очень плодотворным для Хлебникова. В этот период он создал большой цикл стихотворений, а также начал поэму «Труба Гульмуллы», посвящённую его впечатлениям от Персии, которая была завершена в конце 1921 года. В целом Гилянская Советская республика просуществовала недолго – с июня 1920-го по сентябрь 1921 года.
И всё-таки вероятность того, что в августе 1920 года Сергей Александрович так и не смог достичь желанной Персии существует. Если после Баку его видели в Тифлисе, то это совсем не по пути в Персию, а скорее ближе к Черному морю. Если в сентябре он был уже в Баку, то на весь предполагаемый персидский вояж (вместе с дорогой туда и обратно) и на написание стихотворного цикла у поэта оставалось недели две, не более того. Это в принципе возможно, но выглядит не очень убедительно и чрезвычайно рискованно.
И по поводу своей строчки о чести, проданной за песню. Очень уж она напоминает один из рубайатов поэмы «Хайямиада» Эдварда Фицджеральда:
В марте 1857 года, в библиотеке Азиатского общества (Калькутта) английский санскритолог Кауэлл обнаружил серию персидских четверостиший Омара Хайяма и выслал их английскому поэту Эдварду Фицджеральду, в дальнейшем прославившемуся на весь мир именно благодаря переводам четверостиший Омара Хайяма (англ. The Rubaiyat of Omar Khayyam).
Строки и фразы из этой поэмы использовались во многих литературных произведениях, среди которых: «Шахматная доска» Невила Шюта, «Весенние пожары» Джеймса Миченера, «Указующий перст» Агаты Кристи, «О, молодость!» Юджина О’Нила. Аллюзии, связанные с текстом Фицджеральда, часты и в коротких рассказах О’Генри. Весьма популярны были эти четверостишия и в литературно-богемной среде России начала двадцатых годов. Естественно, увлекался их чтением и Есенин…
И всё-таки. Если несмотря на все приведенные аргументы и предположения в действительности поэту так и не удалось побывать в Персии, уровень его духовного проникновения в реалии персидской поэзии таков, каким он может быть либо у человека, реально жившего на Востоке, либо у гения. И если первое как бы под вопросом, то второе очевидно.
Сам я к Есенину отношусь как к близкому, родному человеку. По даче в Мардакянах (пригород Баку, где поэт проживал в 1925 году) он – сосед моей сестры. Бывая у сестры, конечно, еду к морю и каждый раз – мимо барельефа Есенина работы Фуада Салаева с запечатленными словами поэта: «Прощай, Баку!…» Так же называется и последняя песня Муслима Магомаева. Словами Сергея Есенина он попрощался с родным городом и бакинцами… О том и моё стихотворение, написанное однажды много лет назад:
МЕЖДУ ВЕТРОМ И ВЕТРОМ
«Прощай, Баку! Тебя я не увижу…»
Сергей Есенин.
(Эти слова высечены на барельефе
возле дома, в котором жил поэт, —
рядом с дорогой, ведущей к морю.)