Лермонтов и его женщины: украинка, черкешенка, шведка…

— Слухами земля полнится. Муж узнал и вначале хотел отослать ее в деревню, в Ярославскую губернию, но она упросила его разрешить ей уехать к сестре в Германию. Возвратится ли — бог весть.

— Отчего же не возвратится?

— Если возвратится с ребенком на руках, то Владимир Алексеевич будет вынужден признать его своим, чтоб не делать скандала. А ему, согласитесь, совершать сие не слишком приятно.

— Нет, она возвратится, но без ребенка, — сообщила Ростопчина. — Мы с ней говорили накануне ее отъезда.

— Как так? — удивилась Маша.

— Либо оставит старшей сестре Авроре, либо младшей Алине — та живет в Стокгольме и пока своих детей не имеет.

— А кто на самом деле отец ребенка? — снова спросил Шувалов.

Все посмотрели на Михаила, но вслух никто ничего не произнес.

— Ты, Шувалов, слишком любопытен, — заметил Монго. — А ведь любопытной Варваре, между прочим, нос оторвали.

— Уж не ты ли был любовником Мусиной-Пушкиной? — продолжал упорствовать Шувалов.

— Может быть, может быть. Видишь, я нахожусь в меланхолии? Так что перестань действовать мне на нервы. Лучше выпьем за здоровье Эмилии Карловны с пожеланием благополучно разрешиться от бремени.

— Выпьем, выпьем!

Все сдвинули бокалы и рюмки, затем начали просить Лермонтова почитать новые стихи. Он поднялся, немного постоял, вроде размышляя о чем-то, но потом сел и сказал:

— Нет, простите, господа, чувствую я себя скверно. В голове полный ералаш. Не могу сосредоточиться. И вообще, пожалуй, я поеду. Надобно прилечь.

Общество набросилось на него, стало тормошить, уговаривать остаться, мол, гусары не должны подвергаться унынию и апатии. Но тот не уступал, согласился только выпить со всеми «на посошок» и удалился.

— Как это понять? — с недоумением спросил Шувалов. — Что с ним сделалось?

Васильчиков только покачал головой.

— Разве ты не знаешь, что Мишель без ума от Мусиной-Пушкиной?

— Боже мой, когда это было!

— Да не так давно, коль Эмилия еще на сносях.

— Ты хочешь сказать…

Их разговор прервала Мария Валуева:

— Господа, перестаньте сплетничать. Мы подробностей все равно никогда не узнаем. Разве что Додо разболтает. Но она, надеюсь, сохранит тайну своей подруги?

— Тайна — она и есть тайна, — подтвердила Ростопчина. — Если бы и знала, не сказала бы. Но на самом деле она даже мне не открыла, кто отец ребенка.

— Будто бы? — съехидничал Монго.

Поэтесса перекрестилась.

— Клянусь Матерью Небесной.

— Ну если Матерью, то конечно…

7

«Милостивая государыня Мария Алексеевна.

До меня дошли слухи, будто Вы нарочно манкируете вечерами, где я должен присутствовать, ибо меня чураетесь. Так ли это? Если так, то позвольте диву даться: чем я заслужил сии немилости? Не обидел ли? Если нет, обещайте мне, что увидимся на одном из ближайших балов.

Ваш надежный друг и поклонник Лермонтов».

* * *