Лермонтов и его женщины: украинка, черкешенка, шведка…

Подойдя к парадному, Михаил увидел свет в окнах своей квартиры. Бабушка не спала. Бросив шинель и фуражку на руки Андрею Ивановичу, он вошел в гостиную. Елизавета Алексеевна в кружевном чепце и очках сидела за столом и гадала на картах. Она подняла на внука встревоженные глаза.

— Карты говорят о скором расставании. Выпадут тебе и казенный дом, и дальняя дорога.

Лермонтов весело спросил:

— А марьяжный интерес?

Старушка не почувствовала иронии и ответила серьезно:

— Интереса не вижу. Хлопоты есть пустые. А внизу — одна чернота, посредине туз пик. Это очень скверно.

Он махнул рукой.

— Ах, оставьте, бабушка, ваши глупости. Вы ведь не гадалка, а карты врут.

— Нет, не говори, — она смешала расклад. — Год-то начался високосный. Да еще и в среду. А среда — день гаданий и вещих снов. Что-то сердце у меня заболело.

— Я накапаю вам ландышевых капель.

— Возьми в левой створке буфета. Ох, как тяжело! Я предчувствую что-то нехорошее.

— Что может быть нехорошего? — Он принялся считать капли: — Раз, два, три, четыре, пять…

— Или провинишься по службе, или женишься.

— …семь, восемь… вот последнее — не исключено… девять, десять.

— Так я и знала! Неужели Щербатова?

Протянув ей рюмку с лекарством, он повторил:

— Не исключено.

— Миша, умоляю тебя: только не Щербатова! Ты с ней намучаешься, она тебя до могилы доведет!

— Пейте и успокойтесь. Объяснений не было. Может, завтра, у Валуевых… Там посмотрим.

Выпив капли, Елизавета Алексеевна с горечью заключила:

— Эх! Не зря сердце ноет — високосный год!..

6

У Валуевых не только праздновали встречу Нового года, но и провожали Сержа Трубецкого на Кавказ. Он не унывал, хорохорился, говорил, что коль скоро не убьют, то вернется в чине майора и тогда уж уйдет в отставку. За него пили многие из «кружка шестнадцати» — Лермонтов, Монго, братья Шуваловы, князь Васильчиков… О последнем надо сказать особо: тайный осведомитель Бенкендорфа, доводился он сыном председателю Государственного совета и тем самым стоял выше остальных членов «кружка», но не задавался и не строил из себя человека особой касты. В 1839 году, завершив учебу в университете, сделался кандидатом права; именитый отец присмотрел для него неплохую должность в Министерстве юстиции, но наследника эта скучная работа в Петербурге не особенно вдохновляла — 22-летний, пылкий, он хотел реальных дел.

— Скоро встретимся, — говорил Васильчиков, чокаясь с Трубецким. — Еду на Кавказ вместе с бароном Ганом — будем создавать весь административный аппарат на очищенных территориях. Поднимать край до уровня остальной Российской империи. Приучать дикарей к цивилизации.

— Дай-то Бог, конечно, — ответил Валуев, — только вряд ли у вас получится. Русских на Кавказе не любят и считают врагами. Не одно поколение сменится, прежде чем кавказцы примут наши порядки. Если вообще примут.

— На Кавказе опасно, — поежилась Ростопчина. — Саша и Серж, вы только не лезьте под пули нарочно.

— Да какие пули! — усмехнулся Васильчиков. — Я сидеть буду в Ставрополе, вдалеке от военных действий. А в другие городки выезжать под солидным конвоем.

Лермонтов вздохнул.

— Я отчасти вам завидую, потому что Кавказ — моя слабость. Если бы не война, был бы лучший край на свете. Горы, воздух, реки, виноград… В идеале — жениться на горянке и прожить весь остаток жизни в этом раю земном.

— На горянке — понимаю, — согласился Монго. — На такой, как Бэла из твоей повести.

— Бэла, да…

— А сознайтесь, Мишель: ваша Бэла была навеяна личным опытом? — поинтересовалась Валуева.

Тот, помедлив, кивнул.

— Да, отчасти.

Его тут же забросали вопросами: кто она в реальности, как все происходило на самом деле? Поэт отнекивался, утверждал, что как таковой Бэлы не было, это собирательный образ.

— Говорят, что она напоминает Катю Нечволодову, ныне Федотову, — заявил Монго. — Мне рассказывали общие знакомые. Да, Маешка?

У Михаила на лице не дрогнул ни один мускул.

— В том числе и Катю… Господа, бросьте на меня наседать, все равно не скажу вам полной правды. Лучше объясните, отчего нет княгини Щербатовой?

— Написала, что нездорова, — отозвался Валуев. — Но, по-моему, просто опасается новых встреч с тобою.

— Да неужто? Я такой ужасный?

— Ей сказали, что ты имеешь намерение просить у нее руки. А она пока не желает выходить замуж за кого бы то ни было.

Лермонтов с досадой проговорил:

— Ерунда. Ничего такого у меня и в мыслях не было. Вы знаете, кого я люблю.

Общество многозначительно замолчало. Тишину прервала Додо:

— Кстати, я недавно получила письмо из Германии.

— Интересно! — воскликнула Маша Валуева. — От Милли?

— От нее. Живет в Майнце с сестрой и зятем. Лечатся водами Висбадена. Процедуры очень помогают. Павел Демидов начал самостоятельно ходить, а Эмилия избавилась от головокружений и дурноты, свойственной беременным.

— Значит, она действительно в положении? — задал вопрос один из Шуваловых.

— В том-то и интрига, — улыбнулся Васильчиков. — Оттого что беременна не от мужа.

— Ты-то почем знаешь? — исподлобья глянул на него Лермонтов.