Лермонтов. Тоска небывалой весны

«Родом я из дворян, сын капитана Юрия Петровича Лермантова; имею от роду 16 лет; обучался в Университетском Благородном пансионе разным языкам и наукам в старшем отделении высшего класса; – ныне же желаю продолжать учение мое в императорском Московском Университете, почему Правление оного покорнейше прошу, включив меня в число своекоштных студентов нравственно-политического отделения, допустить к слушанию профессорских лекций. Свидетельства о роде и учении моем при сем прилагаю».

1 сентября правление Московского университета слушало донесение профессоров о том, что они «испытывали Михайла Лермантова – в языках и науках и нашли его способным к слушанию профессорских лекций». Лермонтов был принят на нравственно-политический факультет, позже переименованный в юридический.

Учиться, однако же, не пришлось: в Москве появилась холера, студенты медицинского факультета пошли помогать врачам в больницах и тифозных бараках. Была организована Центральная комиссия для борьбы с холерой, в которую вошли виднейшие профессора.

Иустин Евдокимович Дядьковский, профессор университета и медико-хирургической академии, сумел доказать практическую ценность предложенных им лечебных средств. Это вызвало зависть профессоров-немцев и привело к травле ученого. Впоследствии, разъясняя студентам, в каких ситуациях получаются мумии, Дядьковский добавил, что иной верующий может принять мумию за мощи святого угодника. Был обвинен в кощунстве над православной верой и лишен права преподавать.

Пока что москвичи не были слишком напуганы холерой; тетушка Кати Сушковой устроила танцевальный вечер. Накануне Лермонтов спросил Катю: будет ли она танцевать с ним мазурку?

– С вами? Боже меня сохрани, я слишком стара для вас, да к тому же на все длинные танцы у меня есть петербургский кавалер.

«И в самом деле, я имела неимоверную глупость проскучать с этим конногвардейцем десять мазурок сряду, для того только, чтобы мне позавидовали московские барышни. Известно, как они дорожат нашими гвардейцами» (Е.А. Сушкова).

Следом в Москве дали бал в честь приезда великого князя Михаила Павловича. «Его высочество меня узнал, танцевал со мною, в мазурке тоже выбирал два раза и, смеясь, спросил: не забыла ли я Пестеля?» (Е.А. Сушкова).

Лермонтов продолжал ей дарить стихи, но уже разобрался в Кате. Через много лет Аким Шан-Гирей, увидев в печати ее «Записки», ответит на них: «Сушкова, вероятно, и не подозревает, что всем происшествиям я был свидетель, на которого, как на ребенка, никто не обращал внимания, но который многое замечал и понимал, и помнит, между прочим, что Мишель не был косолап и глаза его были вовсе не красные, а скорее прекрасные… Он был страстно влюблен, но не в Сушкову, а в молоденькую, умную, милую, как день, и в полном смысле восхитительную В. А. Лопухину».

С середины сентября холера уже свирепствовала в Москве. Людьми овладел страх, многие были в трауре, балы и прочие увеселения прекратились. За Катей приехал отец и увез ее в Петербург.

Закрылись правительственные учреждения, фабрики, учебные заведения, театры. Улицы города опустели. Москвичи жгли все, что давало сильный дым, полагая, что это спасет от распространения инфекции. По городу разъезжали кареты с больными в сопровождении полиции, и пугающие черные фуры с телами умерших.

Все разговоры жителей города сводились к холере, о том, кто заболел и кто умер.

20 сентября митрополит Филарет послал предписание Московской духовной академии и семинариям о проведении мер для спасения от холеры. Учредил Московский архиерейский временный комитет помощи нуждающимся. Большие пожертвования сделали Николай I, дворяне Голицыны, Шереметевы, Самарины, Пашковы, купцы Аксеновы, Лепешкины, Рыбниковы. С 23 сентября по приказу генерал-губернатора Д. В. Голицына стала выходить так называемая «холерная газета», целью которой было пресечение слухов и паники среди населения. Был введен карантин. Дома обрабатывали хлоркой, город оцепили войска, все въезды и выезды были перекрыты.

Николай I прибыл в Москву лично проверить соблюдение противохолерных мер и организацию лечения в больницах. Десять дней провел в городе, наблюдая, как устраивались больницы, отдавал распоряжения по снабжению Москвы, о денежной помощи неимущим, об учреждении приютов для осиротевших детей. Безбоязненно показывался на улицах и посещал холерные госпитали. Мать императора выкупила дом Апраксина, и в этом доме был создан холерный институт.

Везде по России, где свирепствовала холера, был введен карантин. Неслыханные прежде запреты на передвижение вызвали возмущение людей и порождали холерные бунты. В Тамбове пятитысячная толпа захватила губернатора, которого на другой день пришлось вызволять конным жандармам. В Севастополе восставшие удерживали город в течение пяти дней.