Лермонтов. Тоска небывалой весны

«Он не только был неразборчив в пище, но никогда не знал, что ел, телятину или свинину, дичь или барашка; мы говорили, что, пожалуй, он со временем, как Сатурн, будет глотать булыжник. Наши насмешки выводили его из терпения, он спорил с нами почти до слез, стараясь убедить нас в утонченности своего гастрономического вкуса; мы побились об заклад, что уличим его в противном на деле. И в тот же самый день после долгой прогулки верхом велели мы напечь к чаю булочек с опилками! И что же? Мы вернулись домой утомленные, разгоряченные, голодные, с жадностью принялись за чай, а наш-то гастроном Мишель, не поморщась, проглотил одну булочку, принялся за другую и уже придвинул к себе и третью, но Сашенька и я, мы остановили его за руку, показывая в то же время на неудобосваримую для желудка начинку. Тут не на шутку взбесился он, убежал от нас и не только не говорил с нами ни слова, но даже и не показывался несколько дней, притворившись больным» (Е.М. Сушкова).

Взрослые девушки, одной девятнадцатый год, другой двадцать первый, познавшие чувство первой любви, они оказались безжалостны к Мише. Пусть были бы булки с горохом, пусть с яблочными очистками, но не с опилками же! Они уязвили его, унизили, и были довольны собой. Знать, что творчество Миши – это бессонные ночи, что, кроме того, он готовит предметы для поступления в университет – и не понять его неразборчивости в еде. Да думал ли он о ней вообще?

Блажен, кто может спать! Я был рожден
С бессонницей. В теченье долгой ночи
Бывало, беспокойно бродят очи
И жжет подушка влажное чело.

От Кати он ничего не хотел, он только был рад находиться с ней рядом. Варенька Лопухина, бывая тем летом в Середникове, видела, как дорогой ее Миша не отстает от смазливой петербурженки, забыв поцелуй на балконе перед самым отъездом в прошлом году. Но он не забыл, он только на время потерял голову; сердце осталось с Варенькой. Даже спустя несколько лет он помнил ту ночь: «Они стояли вдвоем на балконе, какой-то невидимый демон сблизил их уста и руки в безмолвное пожатие, в безмолвный поцелуй!.. Они испугались самих себя… Они сели, смотрели в глаза друг другу, не плакали, не улыбались, не говорили, – это был хаос всех чувств земных и небесных, вихорь, упоение неопределенное, какое не всякий испытал, и никто изъяснить не может. Неконченные речи в беспорядке отрывались от их трепещущих губ, и каждое слово стоило поэмы… – само по себе незначащее, но одушевленное звуком голоса, невольным телодвижением – каждое слово было целое блаженство!»

В «Испанцах» он говорит устами Фернандо:

…лишь ты одна на свете
Сказала мне: люблю – тебе одной
Я поверял все мысли, все желанья;
Ты для меня: родня, друзья – ты всё мне!..
Мы созданы Отцом Небесным друг для друга.

Поэтическая тетрадь Лермонтова моментами превращалась в дневник, дневниковые записи чередовались стихами, сюжетами драм, набросками сцен.

В августе Катя и Саша реже приезжали в Середниково. «В деревне я наслаждалась полной свободой. Сашенька и я каждый день выдумывали разные развлечения: катанья, кавалькады, богомолья…» (Е.А. Сушкова).

Был задуман пеший поход в Сергиеву лавру – тоже, как видно, для развлечения. Накануне девушки были в Середникове, Лермонтов к ним подошел, сказал несколько незначительных слов и быстро исчез. Саша отправилась следом за ним, а Катя увидела у себя под ногами листок со стихами. На другой день все вместе поехали в Москву, чтобы оттуда двинуться в лавру. Лермонтов ни разу не взглянул на Катю, но сунул ей в руку исписанную бумагу:

Благодарю!., вчера мое признанье
И стих мой ты без смеха приняла;
Хоть ты страстей моих не поняла,
Но за твое притворное вниманье
Благодарю!

Насмешкам Саши не было конца: «Катрин, тебе дано вдохновлять и образовывать поэтов!»

Четырехдневный пеший поход в лавру, как узнаём из «Записок» Сушковой, был впечатляющим: ночевки на постоялых дворах, усталость, здоровый аппетит… Вот только о лавре она бы не вспомнила, если бы не стихотворение «Нищий», в котором Лермонтов признался ей в любви.

21 августа в правлении императорского Московского университета «от пансионера Университетского Благородного пансиона Михайлы Лермантова» слушалось прошение: