Лермонтов. Тоска небывалой весны

«В то время в Москве была заметна особенная жизнь и деятельность литературная. М. Г. Павлов, инспектор благородного университетского пансиона, издавал журнал «Атеней»; С. Е. Раич, преподаватель русской словесности, издавал «Галатею»; пример наставников, искренне любивших науку и литературу, действовал на воспитанников – что очень естественно по врожденной детям и юношам склонности подражать взрослым. Воспитанники благородного пансиона также издавали журналы, разумеется, для своего круга, и рукописные» (В. С. Меже в ич).

Василий Межевич был ровесником Лермонтова, но учился в университете; с пансионскими журналами был знаком потому, что имел в пансионе знакомых. «Из этих-то детских журналов, благородных забав в часы отдохновения, узнал я в первый раз имя Лермонтова, которое случалось мне встречать под стихотворениями, запечатленными живым поэтическим чувством и нередко зрелостию мысли не по летам».

С 12 по 20 декабря прошли экзамены, а 21-го было «испытание в искусствах», где Лермонтов сыграл аллегро из скрипичного концерта Людвига Маурера. Миша перешел в последний, шестой класс, где сосредотачивались все университетские факультеты, за исключением медицинского.

Воспитанников распустили на каникулы, но на этот раз Миша ничего не написал Марии Акимовне, он ездил с бабушкой и Акимом в Саратов на свадьбу Афанасия Алексеевича Столыпина.

В феврале приехал Юрий Петрович – внести в опекунский совет плату по закладной. Жил у сестры, но с сыном встречался. Они не виделись год. Свидания на этот раз были непродолжительны: долгое отсутствие внука заставляло страдать его бабушку. «Но посудите сами: как мог я остаться хладнокровным? Я согласен, она вас оскорбила, непростительно оскорбила… но на ее коленах протекли первые годы моего младенчества, ее имя вместе с вашим было первою моею речью, ее ласки облегчали мои первые болезни…» – говорит Арбенин в «Странном человеке». Миша любил одинаково бабушку и отца, и можно представить, как разрывалось его сердце. (Первый биограф Лермонтова Павел Висковатов предполагал, что семейная распря чуть не довела Мишу до самоубийства.)

После отъезда отца, месяц для Миши прошел в привычных занятиях, но в марте случилось то, чего никто не ожидал: одиннадцатого числа в пансион – без предупреждения и без свиты – явился Николай I.

Давно уже доносили ему, что между воспитанниками благородного пансиона господствует неприличный образ мыслей, и «не кроется ли чего вредного для существующего порядка вещей и противного правилам гражданина и подданного в системе учебного преподавания наук?»

«Это было первое царское посещение. Оно было до того неожиданно, непредвиденно, что начальство наше совершенно потеряло голову. На беду, государь попал в пансион во время «перемены» между двумя уроками, когда обыкновенно учителя уходят отдохнуть в особую комнату, а ученики всех возрастов пользуются несколькими минутами свободы, чтобы размять свои члены после полуторачасового сидения в классе. В эти минуты вся масса ребятишек обыкновенно устремлялась из классных комнат в широкий коридор, на который выходили двери из всех классов. Коридор наполнялся густою толпою жаждущих движения и обращался в арену гимнастических упражнений всякого рода. В эти моменты нашей школьной жизни предоставлялась полная свобода жизненным силам детской натуры: «надзиратели» если и появлялись в шумной толпе, то разве только для того, чтобы в случае надобности обуздывать слишком уже неудобные проявления молодечества.

В такой-то момент император, встреченный в сенях только старым сторожем, пройдя через большую актовую залу, вдруг предстал в коридоре среди бушевавшей толпы. Можно представить себе, какое впечатление произвела эта вольница на самодержца, привыкшего к чинному, натянутому строю петербургских военно-учебных заведений.