Лермонтов. Тоска небывалой весны

Миша узнал до конца историю распри отца и бабушки: Юрий Петрович ничего не скрыл. Сердце его разрывалось: не понимал, почему бабушка не дала отцу денег на достойное воспитание сына? Что ею руководило? Почему не щадила ребенка, отнимая его у отца? И приходил к заключению, что в бабушке тесно сплетались любовь к нему, Мише, и непонятная жажда мести его отцу.

В Москве Юрий Петрович пробыл около трех недель: хлопоты в опекунском совете, и с сыном хотелось побыть – не виделись больше года. В драме Лермонтова «Люди и страсти» читаем:

Дарья. Кажется, сударыня, он у своего батюшки.

Марфа Ивановна. Все там сидит. Сюда не заглянет. Экой какой он сделался – бывало прежде ко мне он был очень привязан, не отходил от меня, пока мал был…

Марфа Ивановна (отцу Юрия). М, батюшка – мне что-то не спалось – я все думала об моем Юрьюшке… вот вы, отцы, не так беспокоитесь об детях!..

Николай Михалыч. Неужели вы думаете, что мне легче. Вы ошибаетесь, позвольте мне сказать. Я сына моего не меньше вас люблю; и этому доказательство то, что я его уступил вам, лишился удовольствия быть с моим сыном, ибо я знал, что не имею довольно состояния, чтоб воспитать его так, как вы могли.

Еще до отъезда Юрия Петровича московские газеты оповестили о начавшейся холере в Петербурге. А так как это совпало с восстанием в Польше, то по Петербургу разошлись слухи, что поляки ходят ночами по огородам и посыпают овощи ядом; что незаметно проходят в ворота домов, насыпают яд в стоящие во дворах бочки с водой; что зафрахтованные мятежниками корабли привозят грузы мышьяка и высыпают его в Неву.

Петербургские газеты рекомендовали жителям иметь при себе раствор хлорной извести или крепкого уксуса, которыми следует протирать руки и участки лица, но каждого, кто использовал эти средства, ждала расправа: темный народ видел в них отравителей. На таких нападали, и, в лучшем случае, заставляли употребить хлорку и уксус вовнутрь. Простолюдины стали избивать врачей, подозревая в них содействие полякам, разбивать холерные кареты, громить больницы.

В июне случился холерный бунт: больница на Сенной площади была разорена, трое медиков и столько же полицейских убиты. Дело дошло до того, что в течение нескольких суток полиция и доктора прятались от рассвирепевшей толпы. Император велел выстроить на Сенной площади вооруженные войска, и лишь это подействовало на ошалевший народ.

Постепенно холера стала ослабевать, перекинувшись в Финляндию и на западные границы России. 27 июня в Витебске скончался от эпидемии великий князь Константин Павлович, которого декабристы надеялись видеть царем.

X

18 мая Лермонтов подал прошение в университет: разрешить ему отпуск на 28 дней. Попросили о том же двое его друзей. Прошение было удовлетворено. «Означенных студентов, уволив в отпуск, предоставить г-ну ректору снабдить их надлежащими для проезда билетами (разрешениями. – Н. Б.) в Московский уезд».

Отъезд был связан с событием частной жизни Николая Поливанова. Каким образом из его деревни Лермонтов оказался потом в Москве, а затем в усадьбе Ивановых на берегу Клязьмы, неясно, но он прогостил там несколько дней. Старшую дочь Ивановых, Наташу, Лермонтов знал по московским балам, где поначалу чувствовал антипатию к ней. Если Варенька Лопухина была, как пушкинская Татьяна, «без взора наглого для всех, без притязаний на успех», то Иванова являла собой обратное.

Но постепенно меж нею и Мишей сложились приятельские отношения и, как казалось Лермонтову, Наташа влияла на него благотворно. Теперь, в имении Ивановых, когда после долгой унылой зимы жизнь распахнулась во всю свою ширь, Миша с Наташей влюбились друг в друга. Ей было 17, ему 16 лет.

В своих любовных чувствах Лермонтов оставался неисправимым идеалистом. Он воспылал к Наташе романтической страстью, придумав ее для себя, как придумал в минувшем году Сушкову. Он наделял Наташу такими душевными качествами, которых в ней не было, и быть не могло (стоит взглянуть на ее портрет, где ей лет шестнадцать: лицо как у озлобленного хорька).

Наташа ему отвечала взаимностью, и можно представить, какие слова находили они друг для друга, прячась в аллеях; как много юного чувства было в обоих!

Однако Наташа опомнилась: ей надо замуж; пойдут разговоры, сплетни… Она объявила, что любит другого.