Лермонтов. Тоска небывалой весны

В то время полный университетский курс был трехлетний. Первый курс считался приготовительным и был отделен от двух последних. Университет разделялся на четыре факультета: врачебный, нравственно-политический, физико-математический, словесный.

«Однообразно тянулась жизнь наша в стенах университета. К девяти часам утра мы собирались в нашу аудиторию слушать монотонные, бессодержательные лекции бесцветных профессоров наших: Победоносцева, Гастева, Оболенского, Геринга, Кубарева, Василевского, протоиерея Терновского. В два часа пополудни расходились по домам. Перед рождественскими праздниками профессора делали репетиции, то есть проверяли знания своих слушателей за пройденное полугодие и, согласно ответам, ставили баллы, которые брались в соображение потом на публичном экзамене. Профессор Победоносцев, читавший изящную словесность, задал Лермонтову какой-то вопрос, Лермонтов начал бойко и с уверенностью отвечать, профессор сначала слушал его, потом остановил замечанием:

– Я вам этого не читал. Откуда могли вы почерпнуть эти знания?

– Это правда, господин профессор, того, что я сейчас говорил, вы нам не читали. Я пользуюсь собственной библиотекой, снабженной всем современным.

Мы все переглянулись.

Подобный ответ дан был и адъюнкт-профессору Гастеву, читавшему геральдику и нумизматику» (17. Ф. Висшенгодё).

Надо сказать, что и Белинский не признавал лекций Победоносцева, и однажды профессор не выдержал:

– Что ты сидишь, как на шиле, ничего не слушаешь?… Повтори мне последние слова, на чем я остановился?»

– Вы остановились на словах, что я сижу на шиле, – ответил Белинский.

И все-таки студенты были признательны Петру Васильевичу Победоносцеву: из лекции в лекцию он вдалбливал им, что нельзя вносить в русские тексты иностранные слова. Это был глубоко русский человек, хотел, чтобы молодые люди знали не только современные требования литературы, но и те, какими они были при ее начале, при Ломоносове. У него было 11 детей, младший сын через несколько лет будет воспитателем цесаревича Александра – в будущем императора Александра III. Вместе с Федором Михайловичем Достоевским он попытается разъяснить цесаревичу, что «русские, стыдясь перед Европой своей якобы отсталости, нахватываются чужого, и забывают о своих способностях, которые могут принести новый свет миру, как это было со всеми великими нациями, которые неуклонно оставались самостоятельными, и только тем пригодились миру, внеся в него, каждая, по своему лучу света». Цесаревич Александр не забывал этого наставления.

«Россия – для русских и по-русски», – объявил он, придя во власть.

Следствием проверки знаний студентов первого курса, стало то, что весь курс был оставлен на второй год: сказались пропущенные «холерные месяцы», слабая посещаемость профессоров и студентов при затухании эпидемии, а также учеба многих студентов спустя рукава. По признанию Павла Вистенгофа, «процветали всевозможные удовольствия: балы, собранья, маскарады, театры, цирки, званые обеды и радушный прием во всякое время в каждом доме. Многие из нас усердно посещали все эти одуряющие собрания и различные кружки общества, забывая и лекции, и премудрых профессоров наших».

Рождественские каникулы были посвящены развлечениям, и Лермонтов готовился к новогоднему маскараду в Благородном собрании. Придумал явиться астрологом с «книгой судеб» под мышкой. Вместе с Акимом мастерски сделали книгу, Аким срисовал с чайного ящика иероглифы, из черной бумаги вырезал их и вклеил в листы – что представляло собой «кабалистику». Под каждым иероглифом Лермонтов поместил шуточный мадригал.

На маскараде, «астролог» в высоком колпаке, усеянном звездами, в длинной хламиде, под хохот друзей важно читал свои предсказания. Потом, как и все, «натирал подошвами паркет» и вернулся домой поздно ночью. Уснуть еще долго не мог: перебирал впечатлительной памятью встречи. Хоть и под масками, но узнал Наташу Иванову и Евдокию Сушкову – двоюродную сестру Кати Сушковой, начинающую поэтессу. А Вареньки Лопухиной на маскараде не было…

В последнее время он часто думал о ней. Взрослым умом стал понимать, что «гордая красота», «грудь волною», прельщавшие его в юных девушках, это всего лишь рисовка, стремление нравиться, иметь толпу вздыхателей и, наконец, выйти замуж. В Вареньке даже помину этого не было, она и прическу носила естественную: без накладных буклей над ушами. Но не была бесхарактерной. На своих именинах в начале декабря, Варенька с упоением танцевала с кавалерами, увивавшимися за ней, и «не замечала» Мишу.