Лермонтов. Тоска небывалой весны

Он начал испытывать ревность… Стал чаще бывать у Лопухиных, подружился с Марией Александровной, чтобы знать от нее побольше о Вареньке, однако она не спешила с ним откровенничать. А на него то и дело сыпались слухи об увлечениях Вари, и даже, что Варя выходит замуж. Последнее привело его к сильной депрессии. Потом оказалось, что Варенька вовсе не думала выходить замуж, и не думает ни о ком, кроме него… А через несколько дней он видел ее, окруженной мужским вниманием. Он и представить не мог, что Варенька станет причиной его страданий, он привык к ее тихой и светлой душе, не замечая ее, как не замечают воздух.

Каникулы кончились. Лермонтов редко ходил на лекции, собираясь когда-нибудь сесть и за одну ночь наверстать упущенное, – мечта всех студентов до наших дней. Он целиком погрузился в поэмы «Измаил-Бей» и «Демон». Начав «Демона» как разъяснение причины злых качеств в людях, он погружался в нее все глубже.

Когда подошли экзамены, Михаил понял, что подготовлен плохо. 1 июня он обратился с прошением об увольнении из университета: «Ныне же по домашним обстоятельствам более продолжать учения в здешнем Университете не могу и потому правление императорского Московского Университета покорнейше прошу, уволив меня из оного, снабдить надлежащим свидетельством для перевода в императорский Санкт-Петербургский Университет».

18 числа свидетельство ему было выдано, но почему-то не говорилось, на каком курсе он числился.

О переезде в Петербург бабушка не возражала: там еще больше родни, чем в Москве. А вот оставить здесь Вареньку Лермонтову было трудно. «Я любим – любим – любим – теперь все бедствия земли осаждайте меня – я презираю вас: она меня любит… она, такое существо, которым бы гордилось небо! Как я богат!.. О, если бы мой отец видел это, как восхитился бы он взаимным пламенем двух сердец» (М. Ю.Лермонтов, «Люди и страсти», 1830 г.).

Вероятно, будущее рисовалось обоим так: он поступает на второй курс университета, учится два года, получает должность, и они женятся.

Пока что писать он Варе не сможет – это ее скомпрометирует, но будет писать Марии Александровне – старшей Варенькиной сестре, будет рассказывать ей о себе, а от нее получать вести о Варе, – пусть даже завуалированные, он все поймет!

В конце июля Елизавета Алексеевна с внуком выехала в Петербург.

XIII

В северной столице Арсеньева остановилась у одного из родственников, списавшись заранее. Сразу же ее навестил Павел Евреинов – сын сестры Александры. Павел служил в Петербурге, был старше Лермонтова, и рассказами о своих гусарских проделках расположил его к себе.

«У него есть душа в душе», – радовался Михаил. Казалось, что в Павле он обрел друга.

За Павлом потянулись к Арсеньевой другие родственники. Благосклонно знакомились с Лермонтовым, рассказывали о своих успехах и повышениях по службе, обсасывали светские новости.

Дальше начались визиты самой Елизаветы Алексеевны – и первым делом к Вере Николаевне Столыпиной, жене умершего брата Аркадия. Она находилась на даче с детьми, но Арсеньева не затруднилась поехать.

Дача Мордвиновых, где жила Вера Николаевна, располагалась на Петергофской дороге, верстах в двадцати от Петербурга, в аристократической местности среди парков, прудов и фонтанов. Впервые Вера Николаевна увидела своего племянника. Одобрила решение Михаила поступать в университет, но ее сын Алексей, младше Лермонтова на два года, заявил, что никогда не будет чиновником, а поступит в юнкерскую школу. Мать снисходительно улыбалась, и это еще подстегивало шестнадцатилетнего юношу: он уверял, что дед очень рад видеть его военным!

Отец его матери, адмирал Мордвинов, вполне был согласен с желанием внука. Он был крупнейшей личностью своего времени: один из организаторов Черноморского флота, первый в истории России морской министр. Он требовал отмены телесных наказаний в России, не уставая убеждать Сенат: «Приличествует ли государству употреблять в качестве наказания такое страшное орудие, как кнут? Кнут раздирает человеческое тело, отрывает мясо от костей, – мучение лютейшее!» Он единственный из членов Верховного уголовного суда отказался подписать смертный приговор декабристам. Мордвинов говорил с Николаем I так же прямо, как и с его бабкой Екатериной. Это ему принадлежат слова: «Дайте свободу мысли, рукам, всем душевным и телесным качествам человека; предоставьте всякому быть, чем его Бог сотворил, и не отнимайте, что кому природа особенно даровала!»

Внуков своих Мордвинов так и воспитывал – в полной свободе. Алексей грезил военными подвигами, зачитывался приключенческой литературой, особенно шотландцем Монго Парка; даже собаке своей дал кличку Монго.