Лермонтов. Тоска небывалой весны

Управление имением Елизавета Алексеевна взяла в свои крепкие руки. Ниже двадцати тысяч дохода не было. Три четверти площадей занимали пашни, что позволяло выращивать и продавать хлеб; 726 десятин сенокосных лугов и пастбищ обеспечивали кормами лошадей и других животных, разведением которых занимались в хозяйстве; кроме того, очень прибыльное овцеводство: рыночные цены на баранину, шерсть и кожу были высокими. Участие Елизаветы Алексеевны в делах винокуренного завода, которым владел ее отец, а потом брат, давало возможность даже в неурожайные годы поддерживать финансовую стабильность: она направляла на заводские работы своих крестьян, получая за это плату. Помимо того, продавала крепостных под видом отпуска их на волю, в основном женщин. Купцы платили за женщину до пятисот рублей. Крепостных Елизавета Алексеевна держала в строгости; в ревизских книгах сохранились сведения о семьях, которые она отправляла на поселение, продавала на сторону или виновных мужчин сдавала в солдаты. Но здесь стоит помнить и то, что ее крепостные, принадлежавшие прежде Нарышкину, являлись «отборными ворами, отчаянными головорезами и закоснелыми раскольниками». Вероятно, жестокость ее была в чем-то оправданна. Наказывала она и розгами, и плетьми, брила у виновного мужика половину головы, а женщине отрезала косу.

Арсеньева являла собой типичную помещицу старого закала: важная, умная, прямой решительный характер и привычка повелевать.

Через три месяца после смерти дочери она поехала в Киев к святым угодникам, где надеялась смягчить свое горе молитвами в Киево-Печерской лавре. Оставить внука на няню не решилась, и целым обозом двинулись в путь. В Киеве были недолго, в начале июня вернулись в Тарханы. А в это время Столыпины дружной семьей двинулись на Кавказ, где в гарнизоне возле Кизляра проживала одна из сестер Елизаветы Алексеевны. Кроме того, отец Арсеньевой владел богатым имением Ново-Столыпинское под Пятигорском, где можно было прожить целое лето с полным комфортом.

По дороге скончался Алексей Емельянович. Новое горе – потеря отца – обрушилось на Елизавету Алексеевну!

Оставаться в Тарханах ей стало невмоготу. Приказала управляющему продать на вывоз дом, в котором умерли муж и Машенька, поставить на его месте церковь, а новый дом строить поблизости. Уехала в Пензу, остановившись там у сестры Натальи. Затем подыскала себе квартиру.

О Пензе того времени Сперанский писал: «Прелестная Пенза держит меня в очаровании. В Петербурге служат, а здесь – живут».

Общество в Пензе было разнообразным: наряду с пустотой и праздностью жили и работали люди высокообразованные. Незаурядным человеком был Афанасий Гаврилович Раевский, с тещей которого Арсеньева вместе воспитывалась, а в 1808 году крестила ее внука Святослава. «…Эта связь сохранилась и впоследствии между домами нашими», – писал в 1837 году Святослав Раевский, которому суждено было стать ближайшим другом Михаила Лермонтова и оказать влияние на его литературные интересы. В Пензе он часто бывал у Арсеньевой, мог наблюдать за маленьким Мишей. Его удивляло, что мальчик трех лет говорит в рифму и пытается мелом рисовать на полу.

В Пензе Арсеньева пробыла около восьми месяцев, затем вернулась в Тарханы. Здоровье внука было все еще очень неровным. Заботливость бабушки доходила до невероятия: каждое слово Миши, каждое его желание было законом не только для окружающих или знакомых, но и для нее самой.

Летом поехала на Кавказ – и не напрасно, после Кавказа мальчик стал чувствовать себя лучше. Осенью, по дороге в Тарханы, еще раз побывала в Киеве. Мише исполнилось четыре года. В Тарханах тем временем достроили домовую церковь на месте, где скончались Михаил Васильевич и Мария Михайловна. Освящали ее уже по приезде Арсеньевой.

Церковнослужителям она благоволила: Миша впоследствии крестил ребятишек у дьякона. Благоволение Арсеньевой простиралось даже на семью расстриженного за пьянство и сосланного в монастырь священника Федора Макарьева.

Для Мишеньки она устроила в новом доме очаровательную комнату на антресолях: кроватку поставили возле печной изразцовой лежанки, чтобы было тепло; рядом стоял детский столик. Кресла и детский диванчик были обтянуты желтой красивой материей.

Бабушка наказала охотникам поймать олененка, позже – лосенка; внук забавлялся с ними; но олененок подрос, став опасным даже для взрослых, и его отпустили на волю. То же случилось с лосем.

Зимой устраивали для Миши ледяную гору, катали его, и вся дворня, собравшись, старалась его потешить. На Святки являлись ряженые из дворовых, плясали, пели, играли; их специально освобождали от урочных работ. На Святой Мишу забавляли катаньем яиц.