Этой ночью Михаил Юрьевич так и не смог заснуть. Приходила женщина, шепталась со слепым, и Лермонтов расслышал: ждут лодку. Вышел на берег; действительно вскоре подплыла лодка. Три человека стали перетаскивать с нее большие узлы на берег. Утром Михаил Юрьевич поинтересовался у коменданта, что бы это значило? Тот не смог ответить.
В двух верстах от Тамани находилась крепость Фанагория, откуда шли пароходы на Геленджик. Комендант объявил Лермонтову, что ждать парохода придется долго.
Пребывание в Тамани кончилось для Лермонтова тем, что контрабандисты чуть не утопили его, приняв за соглядатая, а слепой украл его вещи. «Моя шкатулка, шашка с серебряной оправой, дагестанский кинжал – подарок приятеля – все исчезло. Тут-то я догадался, какие вещи тащил проклятый слепой. Разбудив казака довольно невежливым толчком, я побранил его, посердился, а делать было нечего! И не смешно ли было бы жаловаться начальству, что слепой мальчик меня обокрал».
В узле, который тащил на себе мальчик, были не только кинжал, шкатулка и шашка, но и офицерский мундир Лермонтова.
Добравшись наконец в Новороссийск, а затем в крепость Ольгинскую, Михаил Юрьевич из своих денег отдал Николаю Мартынову 300 рублей, объяснив, что шкатулку с пакетом, в котором лежали деньги и письма, украли. Об этом Мартынов написал домой при первой же оказии: «Триста рублей, которые вы мне послали через Лермонтова, получил, но писем никаких, потому что его обокрали в дороге, и деньги эти, вложенные в письме, также пропали; но он, само собою разумеется, отдал мне свои. Если вы помните содержание вашего письма, то сделайте одолжение – повторите; также и сестер попросите от меня…»
В этот год на Кавказе было затишье, больших военных действий не предпринималось, поэтому Михаил Юрьевич мог посвятить свое время изучению жизни казаков и горцев. В полку встречался с декабристами, присланными с сибирской каторги. Командующий войсками Кавказской линии и Черноморья Алексей Александрович Вельяминов не делал различия между ними и офицерами. «Благороднейший человек!» – отзывался о нем начальник отрядной артиллерии полковник Бриммер.
Офицеров, приезжавших из России, поражали в кавказской армии самостоятельность ротных и батальонных командиров, разумная сметливость и незадерганность солдат. Лермонтову, который ненавидел мелочные стеснения, нравился такой порядок.
22 сентября со свитой на двух проходах прибыл в Геленджик Николай I, но Лермонтов не присутствовал на встрече, он был направлен в Ставрополь, а затем в Тифлис.
Несмотря на штормовую погоду и беспорядок в лагере, император остался доволен войсками. Через неделю отдельные части войск были распущены на зимние квартиры, осенняя экспедиция была отменена. Мартынов выехал в Екатеринодар, где его ожидало письмо от матери: «Как мы все огорчены, что наши письма, писанные через Лермонтова, до тебя не дошли. Он освободил тебя от труда их прочитать, потому что в самом деле тебе бы пришлось читать много: твои сестры целый день писали их… После этого случая даю зарок не писать никогда иначе, как по городской почте; по крайней мере, остается уверенность, что тебя не прочтут».
Матушка разъясняла сыну, что пакет, переданный Лермонтову, был запечатан, письма он прочитал от скуки, потом их выкинул, а деньги забрал. Иначе откуда бы знал, что в пакет было вложено 300 рублей? Ей, очевидно, в голову не пришло, что муж или дочери могли сообщить о содержимом пакета весьма прозаическим образом: «Мишель, вы едете в полк, не возьметесь ли передать от нас Николаю несколько писем и триста рублей?» Но у людей, склонных к мнительности, глаза велики.
То, что Лермонтов отдал Мартынову свои деньги, говорит о безупречной честности Михаила Юрьевича. Другое дело, поступок Мартынова – он деньги взял. Взял как должное. И, как писал родным из Екатеринодара, сразу их прокутил.
Лермонтов в Ставрополе остановился в гостинице. Заказал себе офицерский мундир, украденный в Тамани. Из-за этой задержки в штаб явился не сразу и получил нагоняй, правда, не строгий, так как начальником штаба был его родственник Павел Иванович Петров.
10 октября на Дидубийском поле под Тифлисом Николай I произвел смотр войсковым частям Кавказского корпуса, среди которых были четыре эскадрона Нижегородского драгунского полка, найденные царем в отличном состоянии. В хорошем расположении духа царь проявил многие милости, в том числе и к опальному поэту.