Бабушка заказала художнику Заболотскому, у которого Лермонтов брал в Петербурге уроки живописи, портрет внука, и Петр Ефимович выполнил портрет масляными красками: Лермонтов в гусарском ментике. С этим портретом Арсеньева никогда не расставалась.
Получив разрешение проститься с товарищами, Лермонтов поехал в Царское Село, и в этот момент пришел попрощаться Костя Булгаков – приятель по юнкерской школе. Был огорчен, что не застал Маёшку. Заметил привезенную от портного форму Нижегородского полка. Примерил. Андрей Соколов умолял его снять, но Булгаков уселся в пролетку и укатил. У Английского магазина столкнулся с каретой великого князя Михаила Павловича. Зная, что в Петербурге нет никого из Нижегородских драгун, тот пытался догнать пролетку; но где там! «У лихача был какой-то двужильный рысак, и баранья шапка мигом скрылась из глаз».
Офицеры полка настроились дать Лермонтову прощальный обед, однако Хомутов отсоветовал, – обед может быть истолкован превратно, усугубит положение Михаила Юрьевича и положения полка.
19 марта Лермонтов, простившись с бабушкой и всячески ее успокаивая, выехал в Москву. Спустя несколько дней, был освобожден из-под ареста Святослав Раевский. Повидаться с Лермонтовым ему так и не разрешили. 5 апреля Святослав Афанасьевич расписался в получении подорожной, прогонных на трех лошадей, и в тот же день выехал в Олонецкую губернию «для употребления на службу по усмотрению гражданского губернатора». Переправляясь через Неву, он едва не утонул возле Шлиссельбурга.
XVIII
В Москве жили самые дорогие Лермонтову люди: Мария Александровна Лопухина, Екатерина Аркадьевна Столыпина, Алексей Лопухин, милая Варенька и Анна Петровна Пожогина-Отрашке-вич. С ее сыном Мишей – своим двоюродным братом – Лермонтов никогда не терял связи. Миша служил в Петербурге, был пожалован в прапорщики, но в 1835 году его перевели в Минский пехотный полк. При аресте поэта за стихи на смерть Пушкина, у него, кроме прочих писем, были изъяты и письма Пожогина-Отрашкевича.
Лермонтов побывал у всех, кроме Вареньки. Елизавете и Марии Лопухиным, собиравшимся в конце лета в Европу, пообещал выслать черкесские туфли. Случайно встретил Мартынова, который тоже ехал на Кавказ – для укрепления крепостей Михайловской и Новотроицкой. Он ехал «охотником», то есть по собственной охоте. Мартынов служил в Кавалергардском полку вместе с Дантесом, и все, что случилось в последние месяцы, было ему известно. «Мое семейство жило в Москве постоянно, но в этот год и оно поднималось на Кавказ… В эту самую эпоху проезжал через Москву Лермонтов. Он был переведен из гвардии в Нижегородский драгунский полк тем же чином за стихи, написанные им на смерть Пушкина. Мы встречались с ним почти каждый день, часто завтракали вместе у Яра; но в свет он мало показывался».
Мартынов тоже писал стихи. По отзывам современников, они нашли бы место среди массы посредственных стихов, печатавшихся в то время. Мартынов находил, что Лермонтов человек от природы добрый, но свет испортил его, «все хорошие движения сердца, всякий порыв нежного чувства он старался так же тщательно в себе заглушать и скрывать от других, как другие стараются скрывать свои гнусные пороки. Он считал постыдным признаться, что любил какую-нибудь женщину, что приносил какие-нибудь жертвы для этой любви, что сохранил уважение к любимой женщине: в его глазах все это было романтизм, напускная экзальтация, которая не выдерживает ни малейшего анализа».
Если бы Николай мог знать, как разрывалось теперь сердце Лермонтова! Он так и не встретился с Варенькой. Мечтал хоть издали увидеть ее, – не пришлось.
В доме Мартыновых Лермонтов познакомился с юным Александром Мещерским, оставившим свои воспоминания:
«В семействе Мартыновых были три незамужние дочери, из которых одна, по-видимому, занимала собою нашего поэта… Мартынов в то время перешел из гвардии в Нижегородский драгунский полк (на Кавказ), как кажется, потому, что мундир этого полка славился тогда, совершенно справедливо, как один из самых красивых в нашей кавалерии. Я видел Мартынова в этой форме; она шла ему превосходно. Он очень был занят своей красотой… Лермонтов был преприятный собеседник и неподражаемо рассказывал анекдоты».
В начале апреля Михаил Юрьевич выехал в Ставрополь; путь лежал через Тулу, и он завернул в Кропотово проститься с тетками. Что с ним случилось в дороге: может быть, искупался в холодной реке, но в Ставрополь прибыл больным и был госпитализирован. Ревматизм был сильнейший, не шевелил ни ногой, ни рукой.