Важно было то, что у Исина на пальце не было кольца, и это немного щекотало сознание тем фактом, что из плотины, которая сдерживала воспоминания, был вырван кусок, из-за которого она, потеряв свою целостность и устойчивость, может в любой момент рухнуть. И это случится не плавно. Воспоминания не будут пробиваться по чуть-чуть, как должны, потихоньку вставая на свои места. Они обрушатся огромным потоком, в котором Чжан Исин может просто потонуть. Огромный болезненный пласт воспоминаний просто поглотит его. Он еще тогда был на грани нервного срыва, не был в состоянии совладать с событиями, которые разворачивались стремительно. Что же с ним случится, если они обрушатся на него разом? Выстоит ли он? Его не стоит недооценивать, он сильный, но…
Минсок боялся, что понадеявшись на его силу, может взвалить на его плечи непосильную ношу, с которой тот просто не справится. И все рухнет. Все будет сложно. Сложнее чем сейчас. И станет еще сложнее, если Чондэ вдруг вздумает вторгнуться в это хрупкое равновесие. Ким Минсок предчувствовал бурю, которая была разрушительна для всех, и просто не мог не переживать из-за того, что где-то там, несколькими шагами ранее, он выбрал неверный маршрут. Фигуры на доске в невыгодных позициях. Одно неверное движение и мат.
***
Чондэ зацепил кончиками пальцев балконную дверь и с усилием отодвинул ее в сторону, стараясь удержать в руках два стакана и бутылку. Открыть дверь полностью так и не вышло, и он с усилием проскользнул на узкий балкон в небольшую щель.
— Так что, отметим заслуженный отдых? — сквозь сомкнутые губы, которыми сжимал сигарету, пробормотал Чондэ, вскидывая вверх руки с бутылкой и стаканами.
Он поставил тару на небольшой столик, и рухнул в плетеное кресло, закидывая ноги на подлокотник. Полежав так несколько недолгих мгновений, будто переводя дыхание, он рывком сел, прижимаясь животом к ногам, и потянулся за бутылкой.
— Будешь? — спросил он, торопливо откручивая крышку. — Или предложить тебе детское меню?
— Опять ты за старое, — Минсок недовольно поморщился, — ты кажется мне клялся и божился, что бросил.
— Что ж, — пожимая плечами, выдал Чондэ, — вернулась человеческая жизнь, а вместе с ней и старые пагубные привычки. Знаешь, это вообще-то ужасный стресс, и мне с ним нужно как-то справляться.
— И ты решил снова начать пить и курить? Так себе способ бороться со стрессом.
— А что ты предлагаешь? — Чондэ перехватил сигарету пальцами, потому что с ней во рту было невозможно разговаривать. — Наполнить нашу квартиру маленькими мурлыкающими котятками? Или поставить в гостиной бассейн с шариками?
— Я предлагаю делать это как все нормальные люди.
— Но они так и делают. А еще с крыш прыгают, вены себе режут, на люстре вешаются, таблетками завтракают. Какой из вариантов будет для тебя приемлемым?
Минсок, по-королевски устроившись в своем кресле, устроив руки на подлокотнике и откинувшись на спинку, повернул голову, и долго смотрел на Чондэ, пытаясь по его безразличному лицу прочитать хоть одну из тех эмоций, которые он так тщательно скрывал. Попытка не удалась, и он, устало выдохнув, отвернулся.
— Тебя даже могила не исправит, — еле слышно проговорил он, вглядываясь в ночной пейзаж.
— Вот незадача, да? — хмыкнул Чондэ, наполняя свой стакан. — Так ты будешь?
— Нет, — мотнул головой молодой человек, — пить крепкий алкоголь без возможности хоть чуть-чуть опьянеть — чистейший мазохизм. Это больше по твоей части.
— Так что тебе подать? Сок? Какао? Горячий шоколад? Молочный коктейль?
— Хоть что-то из этого у нас есть? — отстраненно поинтересовался Минсок.
— Нет, но ты можешь махнуть рукой и это появится. А там уже дело за малым — просто налить в стакан.
— В любом случае, мне пока ничего не хочется.
— Ну, как захочешь — свистни.
Минсок тихо засмеялся. Забота Чондэ всегда проявлялась в мелочах, между фраз. Он был на редкость скрытным, не часто выдавал настоящие эмоции и чувства, предпочитал увиливать и врать, а не говорить напрямую. Виной тому тяжелое детство, в котором искренность становилась слабостью.
— И каково это? — неожиданно подал голос Чондэ, разворачиваясь в сторону городского пейзажа, чтобы сидеть было удобнее.
— Что именно? — уточнил Минсок.
— Каково это, когда все вокруг тебя начинают спиваться?
Чондэ зажал губами сигарету и чиркнул колесиком зажигалки. Едкий дым тут же заструился к темному небу. Минсок неодобрительно поморщился.
— Весьма удручающе, — поделился он своими наблюдениями, — становится решительно не на кого положиться, и это путает все планы.
— Должно быть так и есть, — Чондэ протянул руку, чтобы взять со стола стакан.
— Неужели быть человеком настолько сложно?
— Даже не знаю, что тебе на это ответить. Ты был им не так долго, но неужели не оценил все прелести человеческой жизни?
— Это было давно, я уже плохо помню.
— Зато я хорошо помню, — Чондэ замолчал, чтобы сделать затяжку и, выдохнув в воздух столб едкого дыма, продолжил: — я отчетливо помню то чувство несправедливости, беспомощности, постоянного страха и злости. А еще жгучую ненависть к окружающим, отвращение к ним и жажду крови.