Лес пигмеев

- Ты такое уже говорила о змеях на реке Амазонка, и было это совсем иначе, - напомнил ей внук.

Пальмовое вино на деле оказалось пенистым, сладковатым и тошнотворным пойлом, которое группа попробовала лишь из вежливости, но проглотить так и не смогла. Солдаты же и прочие жители деревни, со своей стороны, пили его большими глотками до тех пор, пока все напрочь утратили трезвость.

Бдительность, естественно, ослабла, хотя пленникам всё равно бежать было некуда – те находились в окружении джунглей, шедших от болот испарений и опасности, исходящей от диких животных. Жареные на листьях крысы оказались весьма съедобными, о чём совершенно не говорил их внешний вид, тогда как пудинг из маниоки напоминал собой размоченный в мыльной воде хлеб, но все были до того голодны, что ели взахлёб, не строя каких-либо отражающих истинные чувства гримас. Надя ограничилась горьким шпинатом, Александр же, сам на себя удивляясь, с огромным удовольствием обсасывал косточки мышиных лап. Бабушка оказалась права: у них был вкус цыплёнка. Вернее будет сказать, вкус копчёной курицы.

Внезапно Касонго вновь затряс своим золотым колокольчиком.

- А теперь я хочу видеть своих пигмеев! – крикнул Бока Реал солдатам и, чтобы разъяснить посетителям, добавил: - Пигмеев у меня много, они мои рабы. Они не люди и, точно обезьяны, живут в лесу.

Те принесли на площадь несколько, различного размера, барабанов, причём некоторые из них столь огромны, что инструмент несли сразу двое, иные же были сделаны либо из тыкв с натянутой на них кожей, либо таковыми служили заплесневелые газовые баллоны. По приказу солдат малочисленная группа пигмеев, та самая, что привела иностранцев в Нгубу, а потом расположилась в отдалении, подвинулась к инструментам. Мужчины, в смущении наклонив головы и не осмеливаясь ослушаться, неохотно заняли свои места.

- Они должны сыграть музыку и станцевать, чтобы предкам удалось поймать слона в свои сети. Завтра они отправятся на охоту, с которой не могут вернуться с пустыми руками, - объяснил Касонго посредством Бока Реал.

Бейе-Доку сделал несколько пробных ударов, будто задавал тон и разминался, и тут же к нему присоединились остальные. Выражение лиц всех участвующих в действе изменилось – те словно преобразились: глаза блестели, тела двигались в такт рукам, звук же всё увеличивался, и их ритм ускорялся. Казалось, они были не способны устоять перед столь соблазняющей музыкой, которую сами же и создавали. Голоса вознеслись в необычном пении, что, точно змея, волной разливалось в воздухе и внезапно остановилось, уступив очередь контрапункту. Тут, оживившись, вступили барабаны, соперничая друг с другом, присоединяясь к общей музыке, пульсируя и оживляя собой ночь. Александр прикинул, что полдюжины перкуссионных оркестров с электрическими усилителями звука, пожалуй, не смогут с этим сравниться. Пигмеи воспроизводили на своих грубых инструментах голоса природы – нежные, как, например, падающая среди камней вода либо прыжок газели, и более глубокие – имитация шагов слонов, гром или скачущих галопом буйволов. В общей музыке слышались и любовные стоны, и воинственные крики, и болезненные стенания. Музыка всё набирала свои интенсивность и скорость и, достигнув апогея, спала, превратившись в еле-еле слышимый шёпот. Так и повторялась она циклами, отличными друг от друга – каждый был по-своему великолепен, полон изящества и эмоций, с чем могла бы сравниться лишь лучшая джазовая музыка.

По очередному сигналу Касонго местные привели своих женщин, которых до сих пор иностранцы ещё не видели. Тех они держали в загонах для животных, располагающихся на входе в деревню. Все женщины были низкорослые, чуть ли не карлики, и носили одни юбки, изготовленные из волокна листьев рафии. Те продвигались вперёд, волоча ноги и ведя себя крайне скромно, а охрана тем временем угрожала и приказывала им криком. При виде таковых музыканты сразу впали в ступор, вмиг прекратилась игра на барабанах, и последующие несколько мгновений в лесу плавно колыхалось лишь их эхо.

Стражники замахнулись тростями, и женщины вмиг сжались, обнимая друг друга и тем самым защищаясь. Внезапно инструменты зазвучали с новой силой. И тогда на глазах обессиленных посетителей между ними и музыкантами произошёл немой диалог. Мужчины вовсю нахлёстывали барабаны, выражая целую гамму человеческих эмоций – от гнева и боли до любви и ностальгии. А женщины в это же время, встав в круг, танцевали, колыхая свои юбки из волокна рафии, поднимая руки, стуча по земле обнажёнными ступнями, своими движениями и пением вторя вызывающему тревогу призыву их товарищей. Всё зрелище в целом было примитивно и даже несколько болезненно – можно сказать, что и невыносимо.