Лес повешенных

Офицер шел какой-то странной, упирающейся походкой, будто идти ему не хотелось, а ветер насильно толкал его в спину, тянул за полы длинной шинели. Был офицер невысокого роста с коротко подстриженной темно-русой бородкой, ни дать ни взять ополченец, хотя молодой, лет тридцати – тридцати пяти, не больше. Приблизившись, он пугливо воззрился на виселицу огромными навыкате карими глазами, сиротливо торчащими из-под глубоко надвинутой на голову каски, пухлые мальчишеские губы его скривились страдальческой гримасой, руки повисли как плети.

Капрал вытянулся перед офицером, отдал честь и даже прищелкнул каблуками, а тот в ответ лишь молча кивнул, продолжая смотреть на виселицу.

– Когда казнь? – тихо спросил он.

– Обещались в четыре, господин капитан! – ответил капрал, да так громко, что офицер, поморщившись, повернул голову и укоризненно посмотрел на него. – Да уж пятый пошел, а что-то не идут...

– Да, да, не идут... – машинально повторил капитан и перевел взгляд на копающих.

Те как заведенные орудовали лопатами.

– А кого казнить будут? – поинтересовался капитан уже более громким и окрепшим голосом.

– Не могу знать, ваше благородие! – снова отчеканил капрал и, спохватившись, уже тише добавил: – Сказывают, какого-то господина офицера, а так ли, нет ли, неведомо...

– А за что? – войдя во вкус, допытывался капитан и строго, чуть ли не враждебно, взглянул на капрала.

Капрал слегка оробел и, заискивающе улыбнувшись, ответил:

– Нешто нам докладывают, ваше благородие? – и, помолчав, философски, добавил: – Человек на войне ровно цветок беззащитный, опалило его огнем, срезало пулей под корень – и нету... Господу-то ведомо, отчего он людей наказывает, а людям чего неймется, чего они все... лютуют?..

Капитан еще раз поглядел на капрала, пристально, долго, будто слова его чем-то поразили его, и замолчал, больше уже ни о чем не расспрашивая. Взглянув вверх, он вновь увидел перед собой болтающуюся петлю и невольно отшатнулся, словно повстречал кровного своего врага.

Из оцепенения его вывел резкий голос, донесшийся с тропинки, что вела из села:

– Капрал? У вас все готово?..

– Так точно, готово, господин поручик! – откликнулся капрал и взял под козырек.

Поручик в плотно облегающей его венгерке с серой меховой оторочкой шел торопливой походкой, чуть ли не бежал.

– Молодцы!.. Старайтесь! Осужденного уже ведут... А фельдфебель где? Нету? Ему что, особое приглашение требуется?.. Как? Его и не было? Я, значит, тут, а его нет? Будто мне, а не ему поручено за всем проследить... Безоб...

Поручик осекся, заметив незнакомого старшего чином офицера, привычным жестом козырнул и продолжал распекать капрала:

– А скамейка?.. Где скамейка? Что ж ты молчишь как пень? Отвечай, тебя спрашивают! Куда прикажешь встать арестанту?.. Что за халатность? Из-под земли достань, а чтобы скамейка была, ясно? Марш в село, живо! Пошевеливайся, олух! Что на меня уставился? Совсем распоясались, безобразие!..

Капрал затрусил по тропинке в село. Поручик, украдкой взглянув на капитана, молча наблюдавшего за ним, продолжил ворчливым, но уже совсем не грозным голосом:

– Вот и извольте с таким нерасторопным народом Европу защищать... Никакой ответственности!..

Он обошел кругом виселицу – гладко отесанный сосновый столб с перекладиной; заглянул в могильную яму, недовольно буркнул что-то, потом встал под уныло свисавшей петлей и вдруг, ухватившись за нее, с силой потянул вниз, точно проверял, выдержит ли она висельника. Капитан с ужасом посмотрел на него. Поручик несколько смешался, выпустил веревку из рук и, подойдя, с независимым видом представился:

– Поручик Апостол Болога.

– Клапка, – произнес в ответ капитан и протянул поручику руку. – Отто Клапка. Только что прибыл с итальянского фронта. На станции мне сказали, что тут у вас... готовится... и вот... сам не знаю отчего...

Капитан смущенно улыбнулся и даже как-то виновато повел плечом; чувство неловкости передалось и бравому поручику, он тоже пришел в замешательство, но тут же взял себя в руки и деловито спросил:

– Переведены в нашу дивизию?

– Да... в артиллерийский дивизион пятидесятого полка.

– Как? Прямо-таки к нам? – просияв, воскликнул поручик. – Ну, добро пожаловать!

Искренняя радость поручика оказала на капитана благотворное действие, он подумал, как обманчиво бывает первое впечатление: чуть было не счел доброго малого за бессердечного службиста.

Оба радушно улыбались друг другу, излучая взаимную приязнь.

– Кто этот несчастный? – спросил капитан, кивнув на виселицу.

Глубоко запавшие голубые глаза Апостола Бологи полыхнули леденящим холодом.

– Чех... подпоручик Свобода... – брезгливо оттопырилась нижняя губа. – Замарал офицерскую честь, негодяй. На всем полку несмываемое пятно... Задержан при переходе линии фронта, имел при себе карты, бумаги... Словом, пойман с поличным! – жестко отрубил он и требовательно взглянул на капитана, ища не поддержки – одобрения.

Капитан ничего не сказал. Его молчание, отчужденное, холодное, лишь подхлестнуло строптивого поручика, и он заговорил еще напористей, резче: