Лес пропавших дев

– Девять кругов – это девять потухших вулканов. Линии изображают реки, а точки – это, должно быть, деревни. Вот деревня, откуда родом Сохён. – Она указала на ближайшую к кругам точку. – Туда и поехала Мэволь, там она узнает, как добраться до Ёнхадана.

– Как она это узнает?

– Крестьяне из деревни Сохён расскажут ей. Я как-то расспрашивала их о поместье, они все о нем знают.

Я кивнула.

– Они не замечали раньше ничего подозрительного?

– Нет. Обычный особняк, кивачип [31], хоть и построен на отшибе. – Кахи сложила карту и вернула ее мне. – Но одной карты мало, ты заблудишься. Я провожу тебя, но дальше леса, окружающего поместье, не поеду. Если… если там мой отец, я не хочу, чтобы он меня увидел.

– Да, да, конечно, – согласилась я. – Но почему ты помогаешь мне?

– Из-за твоего отца. – Она чуть дернула ртом, а потом зашептала встревоженно и грустно: – Он сказал мне кое-что, и с тех пор, как он исчез, я думаю об этом каждый день.

– Что же он сказал?

– Только детектив Мин по-настоящему разглядел меня, разглядел во мне желание помочь, разглядел мой страх. Я так ничего и не смогла сделать, но он все равно назвал меня храброй. Он говорил, что я храбрая, раз у меня такой отец. А сказал он вот что: «Можешь промолчать, но подумай, к каким последствиям приведет твое молчание через много лет».

На мгновение я увидела Кахи такой, какой ее, должно быть, видел отец. Не просто очередным свидетелем, а несчастной девочкой, которая могла бы ему помочь, но слишком боялась своего отца. Детектив Мин переживал о Кахи, о Сохён, о пропавших тринадцати девушках.

Возможно, они напоминали ему дочерей.

– Я поняла кое-что важное, когда решила, что помогу тебе. – Она посмотрела мне прямо в глаза, и мне показалось, будто в темном ночном лесу вдруг зажегся далекий огонек. – Когда делаешь что-то, становится страшно. И вместе с тем чувствуешь свободу.

Три часа подряд мы ехали сквозь маленькие деревушки, широкие поля, колышимую ветром траву, мимо разбросанных повсюду лавовых камней и наконец въехали в лес, окутанный голубым туманом. Здесь было холодно и сыро. Тропинка, по которой мы ехали, бежала вверх по крутому склону, и я все спрашивала себя, когда же подъем закончится, когда же мы спустимся в долину.

– Почти приехали, – тихо сказала Кахи.

Жуткая тишина царила в этом лесу. Не было слышно ни птиц, ни зверей, мы будто оказались под огромной прозрачной чашей, блокировавшей все звуки.

– Где мы сейчас? – прошептала я, громко разговаривать в такой тишине казалось мне неестественным.

– В кратере. Если взберемся наверх, увидим, что края смыкаются кругом над котловиной.

Схватившись за поводья, чтобы не упасть, я запрокинула голову. Надо мной на вершине холма шумели сосны. Казалось, будто огромная зеленая волна вот-вот обрушится на меня и потащит в морскую бездну.

– Скорей, – сказала Кахи. – Сюда.

Я поехала за ней, и чем дальше мы ехали, тем холоднее становилось.

– Ты тайком проследила за своим отцом? – спросила я Кахи, и пар вылетел у меня изо рта.

– Да.

– Почему?

– Мне стало интересно, куда он все время уходит. Он брал с собой хлопковый мешок.

– А что он в нем прятал?

«Может быть, белую маску?» – подумала я.

– Я пыталась посмотреть один раз, но он поймал меня и сказал… – Кахи замолчала, и я знала, что, если бы я заглянула ей в лицо, я бы увидела безрадостный взгляд, пустой, как небо в морозную погоду. – Сказал, что, если я еще раз попробую это сделать, он переломает мне пальцы.

Я прикусила губу. Что можно сказать на это?

– Странно, – продолжала она. – Отец, видимо, считает, что старается ради нас, но мне это совсем не по душе. – Она помолчала. – Я не просила его продавать душу ради моего будущего. Но он это сделал. Продал ее «ради» меня.

Я понимающе кивнула. Отец много чего сделал ради меня и Мэволь, о чем я его не просила. Например, рисковал жизнью, чтобы поймать похитителя девушек. Иногда я жалела, что он не был эгоистичным трусом.

– Ты любишь своего отца? – спросила я и вдруг поняла, что задала вопрос не Кахи, а самой себе. Я быстро добавила: – Прости, можешь не отвечать.

Неважно, любит ли Кахи отца или нет, на расследование это никак не повлияет. Просто я буду чувствовать себя виноватой, когда его посадят в тюрьму.

Кахи не проронила ни слова, и я подумала, что она уж и не ответит.

– В детстве я верила, что люблю его, – тихо произнесла она, – а потом выросла. – Она отвела ветку от лица и продолжила: – Отец делал все что мог, чтобы обеспечить меня. Всякий раз, как я вспоминаю об этом, я чувствую благодарность и одновременно укор совести, потому что знаю, что он не всегда поступал честно. Я знаю, что он преступник… но не могу забыть, как он отрывал от себя последний кусок, лишь бы я не голодала.

Тяжелое молчание повисло в воздухе. Отец написал в дневнике, что не существует полностью хороших людей, как и полностью плохих. Раньше я не понимала, что это значит, пока Кахи не рассказала мне о своем отце, Ссыльном Пэке.