Лес шуметь не перестал...

— Ни разу ему не показывала, думала потом обрадовать его. Вот и обрадовала…

Марья скомкала вышивку и закрыла ею лицо. Плечи ее приподнялись и задрожали. С печи донесся тяжелый вздох. Пахом взглянул туда и увидел старого Канаева. Смерть сына совсем доконала старика. Лицо его побелело, как седая борода, глаза потухли.

— Не надо плакать, Марья, не поддавайся малодушию, — сказал Пахом, чтобы как-нибудь успокоить ее. — Слезы ничему не помогут.

— Знаю, не помогут, но разве их удержишь?..

Она расплакалась еще больше и медленно прошла в чулан.

В избу вошла Таня. Она прямо из школы завернула проведать Марью и стала что-то торопливо рассказывать, отвлекая Марью от тяжелых переживаний. Пахом с удовлетворением подумал, что, пожалуй, женщины куда больше пригодны к роли утешительниц. Он попросил бритву, приготовился бриться.

— Пока точишь бритву, сбегаю за водой, — сказала Марья и схватила ведро.

— Ты почаще заходи к ней, — заговорил Пахом, когда Марья вышла. — Не надо ее оставлять одну. Вы, бабы, мастерицы там… поговорить, утешить… Она и забудется.

— Я уж и так и утром и вечером здесь, — отвечала Таня.

Немного погодя она спросила:

— Все-таки, Пахом Василич, кто же на него поднял руку? Что уж эти горе-следователи ничего не могут найти?

— Нельзя обвинять и следователей. Здесь дело очень темное, задумано умело. Я и сам вначале считал, что все обстоит просто. Взять за шкирку Кыртыма, стукнуть его раза два лбом об стол — он и сознается. Ан получается не так. Надо было как следует за братьев Платоновых взяться. Но кто его знает, подозрения — не доказательство. Вот если бы в эту ночь дома был Дурнов, то прямо можно было бы сказать, что это сделал он. Но они с Кондратием Салдиным были в лесничестве…

С возвращением Марьи Пахом смолк. Вскоре в избу вошел Петька. Маленький козырек его фуражки был надвинут на самые глаза. Он молча снял пиджак, сел за стол, как взрослый, положив на него руки. На его лобике залегла темная складка недетского горя.

2

Когда вода в Явлее окончательно спала, Кондратий Салдин и Дурнов вернулись в Найман. О случившемся они узнали еще в лесничестве. А о том, что по этому поводу арестовали Лаврентия и Архипа, услышали, когда въезжали в село.

— Эка, знаком, — говорил Дурнов. — Только на одну неделю уехали из села, а новостей сколько. Что было бы, если б мы с тобой отсутствовали год?

— Да уж и случилось такое, что, дай бог, пореже… Как вспомню, аж холодом прохватывает.

— Забыл, небось, знаком, о чем мы с тобой разговаривали? Какие планы строили? Вот и дождались. Радоваться теперь надо. Кто-то выручил нас…

Кондратий вглядывался в его лицо в поисках у него той радости, о которой он говорил. Но кирпичное лицо Дурнова было непроницаемо. Только сейчас, когда Дурнов выехал немного вперед, чтобы свернуть к своему двору, Кондратий заметил, что жеребец его спутника сильно хромает на переднюю ногу. Дурнов, обернувшись, увидел, что за ним наблюдает Кондратий. Он со злостью ударил жеребца и сказал громко: «Ну пошел теперь спотыкаться!»

В доме у Кондратия на первый взгляд ничего не изменилось. В задней избе обедала Надя, только что вернувшаяся из школы. На печи охала и стонала больная старуха. Но когда он в передней увидел нарядную жену, ему подумалось, что тут что-то не так. Обычно небрежная к своему туалету, она теперь выглядела, как недавно взятая сноха. Кондратий покосился на нее.

— И встретить не вышла, — сказал он недовольно.

— А без меня не в те ворота, что ли, въехал? Чего тебя встречать, не с гостинцем небось вернулся, — ответила она, присаживаясь к переднему окну.

— Дай переодеться, не видишь — на мне все грязное?!

Елена молча достала чистую одежду, кинула ему на колени и снова вернулась на свое место. У нее было такое выражение лица, словно она кого-то ожидала.

— Ты, что ли, Кондратий, приехал? — простонала с печи мать, когда он вышел в заднюю избу и подсел к дочери за стол.

— Не мое же приведение.

— Кто его знает, сынок, кто ходит по нашему дому, может, и привидения появляются.

— Ты опять свое начинаешь, — сердито перебил ее Кондратий. — Лежишь на печи днем и ночью — вот тебе и чудится.

— Дай бог, если бы они только чудились, очень уж на живых людей они похожи…

— Замолчи там! А то вот как достану из-за трубы тебя ухватом, сразу прикусишь язык, — крикнула на свекровь Елена, копаясь перед печью, чтобы подать обед.

Кондратий тяжело вздохнул, утверждаясь в своих догадках.

Однако пообедать ему так и не удалось. Только было он взял ложку, как пришел Игнатий Иванович и объявил, что в Совете приказали Кондратию сейчас же ехать в Явлей к следователю. У Кондратия екнуло под ложечкой и сразу же пропал аппетит.

— Меня-то зачем туда? — недовольно спросил он.