Лес шуметь не перестал...

— Если, кум, действовать с умом, то из любого закона можно себе выгоду извлечь. Говорят, для дураков закон не писан, но я бы сказал не так: они как раз для дураков и писаны. Начиная с царя Гороха, ни один умный человек не жил по закону.

— Ты чего-то, кум, очень мудрено говоришь.

Кондратий неожиданно сделал резкое движение корпусом, так что больная нога сползла с подушки. Он взвыл от боли. Лаврентий помог ему снова положить ногу на подушку.

— Ты уж, кум, лежи смирно, не ворочайся, — сказал он.

Помолчал немного и опять заговорил:

— Неплохо бы заманить его на свою сторону, пока он на ноги не встал. Чтобы не мы у него, а он у нас был в руках.

— Толкуешь, кум! Так он тебе и потянется за твоим куском, вроде его брата, Степана Гарузова. Он, видать, парень умный, на живца его не возьмешь — бредень потребуется. Я сегодня утром закинул было крючок, так он сразу меня обрезал. Война, говорит, еще не кончена, это, стало быть, он с нами хочет воевать.

В дверях показалась мать Кондратия, и они переменили разговор.

— Много у тебя пашни-то осталось? — спросил Лаврентий.

— Да денька на три, пожалуй, еще хватит, — отозвался Кондратий, натягивая на голую ногу одеяло. — А ты как вчера, с барышом съездил?

— И не спрашивай, кум, — звякнул ключами Лаврентий. — Последнее дело — торговать деревянными ложками.

— А здесь в Явлее они у нас хорошо идут.

— Здесь больше всего их мордва покупает. Нет уж, избави меня бог с ложками связываться. Берешь их у наших кустарей по семишнику[9], а продавать приходится по три копейки штука, какой же расчет возить их по базарам? Овса больше скормишь лошадям, чем наторгуешь на ложках. Не те времена, все как-то через пень-колоду идет…

Неожиданно зашел Захар.

— Ты чего приехал не вовремя? — спросил удивленно Кондратий, приподнимаясь на локтях. — Аль что случилось?

— Ничего не случилось, — сказал Захар, переступая с ноги на ногу. — Хотел отпроситься до вечера: брат приехал.

— Эка он у тебя как не вовремя. Сейчас пахать надо, сеять. Что, без тебя не обойдутся? Хватит там бездельников, есть кому встретить. Ну вечером хоть бы пошел, а то сейчас…

Кондратий недовольно крякнул.

— Я завтра пораньше выеду и попозже вечером приеду, — настаивал Захар. — Ведь четыре года не виделись…

— Не виделись, не виделись, а я тут при чем? Дело-то стоять будет. Вишь, я сам-то свалился.

Захар посмотрел на его ногу и ничего не сказал.

— И этот проклятый пьяница, он у них, что ли? — продолжал Кондратий. — С утра его нет. Ты что же, кум, уходишь? — обратился он к Лаврентию, который встал с лавки. — Посидел бы, а то мне одному скучно.

— Нельзя, ключи со мной, может, кто в лавку придет, — сказал Лаврентий, направляясь к двери.

— Ну так как же? — спросил Захар.

— Чего же мне с тобой делать? Иди. Не могу же я тебя силком удержать.

Захар проворно шагнул в заднюю избу и пошел, обгоняя Лаврентия.

4

Агаша все еще возилась с самоваром, когда вернулась Марья. В избе, кроме нее, сидели две соседки, зашедшие взглянуть на Григория. Мужики еще не приходили из бани.

— Ты что же так долго с самоваром-то? — спросила Марья, заметив, что он еще не кипит.

— Тухнет и тухнет все время, только один дым, а жару нет, — сказала Агаша, вся раскрасневшаяся.

Она то и дело дула в самовар.

— Где же у тебя будет жар, коли ты столько набила углей, — сказала Марья, снимая трубу.

— Там не только угли, там и яйца.

— Какие яйца? — удивилась Марья.

— Ты же велела яйца сварить.

— Батюшки светы! — воскликнула Марья. — Она в самовар с углями насовала яиц! Да где же ты видела, чтобы там яйца пекли?

— Откуда я знаю, куда их класть, — смутилась Агаша. — Что у нас, есть самовар, что ли? Я и сроду не видела, как его ставят-то.

Под проворными руками Марьи самовар вскоре зашумел.

Вошли два свата — Лабырь и Гостянтин. Оба красные и с мокрыми бородами. Дышали тяжело. Лабырь сразу же попросил квасу.

— Холодный больно, — ответила Марья.

— Давай, едят тя, хоть со льдом, видишь, отдышаться не могу. Здорово попарил меня зятек-то: сила в нем есть, мужик что надо.

Вскоре из бани пришли и Григорий с Пахомом. Григорий после бани посвежел и помолодел, словно смыл с плеч четырехлетнюю тяжесть военных походов. Марья то и дело посматривала в его сторону и, встречаясь с ним взглядом, как девушка, смущалась и краснела. От Григория не ускользнуло, что она ради него нарядилась по-русски.

— А остальные где? — спросила Марья.

— Надежкин с Дракиным за самогоном пошли, — ответил Пахом.

— Вот это по-моему, едят тя! — крякнул Лабырь, ставя на стол пустую чашку из-под кваса.

Последним из бани пришел сосед Цетор. Он подсел к Лабырю, взглянув на пустую чашку.

— Оно, конечно, правильно, но, однако же, мастерица ты, Марья, квас делать… — сказал он.

— Уж будто нет своего квасу, что к соседям пришел! — ревниво отозвалась его жена, до сего времени сидевшая молча.

— Ну, а ты чего приперлась сюда? — сказал Цетор, принимая из рук Марьи чашку с квасом. — Пошла, пошла отсюда.

— Погоди, несуразный, не гони ее, вот напьешься — упадешь, а кто тебя домой поведет? — заметил Лабырь.

— Однако ж, сам доползу.