«Священные люди» сели на корточки вокруг веялки, хозяин дома поднес каждому ко рту пиалу с пивом. Сначала он предложил чашу Бап Тяну, после него Крэнгу, затем Бангу Беременному и, наконец, мне (Тру задремал и не захотел больше пить). Бап Тян взял из веялки старинный рог буйвола и наполнил его пивом, бросил туда немного клейкого риса,
Бап Тян сделал углубление на верхушке груды зерна, резким движением вылил туда содержимое рога, а его друг положил рядом с ямкой пакетик с пищей. Хозяйка дома стала под чердаком, держа в руках одеяло и горсточку клейкого риса. Мужчины наверху вознесли моление:
Пиво просочилось сквозь толщу зерна и начало капать с пола чердака. Джиенг-Тоонг подставила одеяло. «Священным людям» крикнули, что церемония прошла удачно. Хозяйка дома, не переставая молиться, помазала клейким рисом место, где протекало пиво, и «священные люди» сошли вниз. Банг Беременный вставил трубочку для возлияний в кувшин, подвешенный под лестницей. Тоонг-Джиенг преподнес «священным людям» по большой вьетнамской пиале со спиртным, а своему
Тоонг-Джиенг вручил
У Мбиенг-Гриенга помазание
— Все в порядке?
Несколько голосов ему отвечали:
— Нет!
Боясь устроить под лестницей потоп, он доливал
— Ну, как там?
— Нет, — отвечали ему.
— Уф! Он разозлился!
(По-моему, это говорилось вполне серьезно).
Вылив все содержимое рога, Банг Беременный протянул его в дверь, и его снова наполнили. Наконец пиво потекло на одеяло, которое держала Гриенг, стоя под амбаром. Банг Беременный спустился с настила амбара и вместе с хозяином дома вставил в кувшин трубочку для возлияний. Как всегда, за пивом начались разговоры.
Тру уснул, и его пришлось расталкивать, чтобы он отправился на
Восстановив свои силы, начальник кантона согласился продолжить рассказ о приключениях Нду Буата, сына Дланга. Все были настроены очень добродушно, потому что и выпивки и закуски было вдоволь: четыре веялки с разнообразной пищей и восемь кувшинов со спиртным на четыре семьи, занимающих один длинный дом.
— Зачем это я пойду?
— Не смей так со мной разговаривать! Принеси гонги, чтобы поиграть на них.
В это время, весьма некстати, откуда-то появился крошечный щенок и начал тереться о ноги молодого человека, а тот запустил в него головешкой и ударил так, что несчастное животное взвыло от боли. Банг-Джи-енг — единственный человек в деревне, у которого я замечал жалость к собакам, — вне себя от ярости набросился на сына:
— Мерзавец! Как ты обращаешься с собакой, да еще со щенком!
Он задыхался от негодования. Но Биенг, окончательно захмелев, разразился пьяными слезами:
— За что он меня обругал? Я покончу с собой, я повешусь, как Тиенг!
И он устремился к двери. Мать, с ужасом наблюдавшая эту сцену, с криком бросилась за ним, умоляя вернуться. Его
— Это ты, племянничек, так его напоил! Но имей в виду, если он покончит с собой, я тебя убью…