Лес священного камня

О плашки для добывания огня,
Не говорите с нами так сердито.
Не сокрушай своим нас гневом,
О дух Рнох!
Огонь рнута,

его вздувают, брызгая слюной.Огонь Рноха, его стараются разжечь,
Дитятя колдунов — его ударом высекает.
Так поступаем мы, подобно нашим предкам,
что в мирах подземных,
Так поступаем мы, как повелела праматерь издревле,
Так поступаем мы, как пращуры велели в древние века.

Анг подала одну трубочку начальнику кантона, а другую — «священному человеку, хранителю рнутов». Тру воткнул свою трубочку в большой кувшин, а Банг Беременный — в янг дам. Все трое молили рнутов о снисхождении и о даровании всем доброго здоровья.

Теперь приступили к выпивке. Банг Олень, «священный человек» из Пхи Ко, появился только после помазания. В обряде он не участвовал, но пил вместе с нами. Настроение у всех было весьма среднее, хотя в рнэме и мясе не ощущалось недостатка. Тру продолжал рассказывать о последнем празднике. Вчера он только хвалил его устроителей, сегодня же вспомнил, что радэ отхватили себе львиную долю угощений, а ему, да и всем остальным мнонгарам, достались жалкие остатки. Аналогичным образом вели себя на празднике озера рламы, за что получили выговор от дирекции плантации.

В половине второго ко мне неожиданно явился шестнадцатилетний сын пастора-американца из Бан-Ме-Тхуот в сопровождении евангелиста радэ и двух протестантов из этой же народности. Пользуясь засушливым сезоном, юноша приехал на велосипеде. Отсюда он собирался отправиться пешком через Мбыр в Далат. Его отец решил убить сразу двух зайцев и дал ему в проводники проповедника евангелистской миссии, чтобы он нес «слово божье» в нашу темную деревню.

Жизнь Сар Лука, по-видимому, не очень интересовала молодого американца, и мы сидели у меня. Тру был в хорошем настроении и отдавал долги. Он вручил Тоонгу-Мангу Повару два новых кувшина из Джиринга — один большой, другой поменьше — в уплату за свинью, которую он взял, чтобы совершить жертвоприношение в честь представителя плантации. По этому поводу он предложил Тоонгу выпить рнэма из янг дама. Развеселившись под действием винных паров, Тру решил в честь меня принести в жертву белого петуха, которого мы тут же вспрыснули спиртным из большого кувшина. Таким образом Тру отблагодарил меня за подаренный ему дождевик (старую матросскую блузу, которую я сделал непромокаемой). Третий кувшин он открыл в честь гостей, но никто из них — ни американец, ни радэ — даже не пригубил. Я объяснил Тру, что все дело в табу, которое наложил их янг. Тру прекрасно все понял, но тем не менее огорчился. После этого Тру стал расплачиваться со всеми, кто помогал ему корчевать лес: три пиастра на каждого кули, десять пиастров Бангу Оленю и столько же Тяну, которые их сопровождали и руководили ими.

Вечером произошло невиданное и неслыханное в Сар Луке событие: была прочитана первая проповедь. Сын пастора, устав с дороги, лег спать, но его товарищи собрались у Тру. Я опоздал к началу проповеди, а когда, оставив моего гостя в постели, вошел к начальнику кантона, то увидел, что в его хижине яблоку негде упасть: явились все до единого жители Сар Лука. На циновке, расстеленной на нарах, уселся евангелистский проповедник радэ, перед ним на табурете устроился Тру, по обе его руки — два других радэ. Их плотной массой окружили слушатели. Эта сцена была прекрасно освещена факелами из очень смолистого дерева. Проповедник говорил на языке радэ приблизительно следующее: «Вы все еще подчиняетесь духам, а они злы, прожорливы, требуют постоянных жертв. Я пришел сегодня к вам рассказать о добром боге, которому не надо жертв. Он благосклонен ко всем нам — к французам, англичанам, вьетнамцам, лаосцам, тямам… Все веруют в этого бога. Имя его — Ае Дие. Он сотворил мир и все в нем сущее». Затем проповедник вкратце рассказал Священное писание, от книги Бытия до Нового завета, иллюстрируя каждый эпизод цветными картинками. Картинки передавались по кругу из рук в руки. Изложение библейской мифологии людям, никогда о ней не слыхавшим, само по себе было событием исключительным. Но своеобразная форма передачи Тру, который выступал в роли переводчика, придала ему совершенно необычайный колорит.