Лес видений

Услышала Немила, задрожала вся от ужаса. Понятно ей стало, отчего Добрыня помалкивал о своём друге! Тьфу, да как вообще можно с таким чудищем якшаться! (Не будь она так испугана, то наверняка бы отметила, что богатырь и Змей ростом оба были равны вплоть до одного вершка, и что пасти у чудовища были не очень-то зубасты, да не широки).

– Я привёл тебе Немилу, девицу ясную разумом и твёрдую сердцем, – отвечал Добрыня. – Полюбила она вот этого доброго молодца так накрепко, что преисполнилась смелости вызволить его из твоих лап цепких да забрать домой, чтобы вместе жить-поживать и детишек воспитывать.

– Хм-м, – хрипло выдохнул Змей. – Что же, тогда отойди в сторону и пропусти их. Пусть встанут оба пред моими очами.

На ватных ногах, подталкиваемая в спину Иванушкой, она прошла по краю моста и встала, как было указано, пред Змеевыми очами. Очи те имели цвет оранжевый, такой же, как туман, клубящийся у трёх Змеевых ртов. И благодаря причудливому обману зрения чудилось, будто у Змея в глотках тлело настоящее пламя.

– Многое я повидал на своём веку, – проговорило чудовище, пристально глядя, на Немилу одной парой глаз, тогда как остальные две отрешённо глядели по сторонам. – Видал я храбрых молодцев, что спасали девиц прекрасных, и девиц, что приходили требовать возвращения своих суженых. И не препятствовал я никогда соединению влюблённых сердец, ежели простые три правила соблюдались.

Змей выдохнул, вышедший из его шести ноздрей воздух стал закручиваться в мелкие вихри.

– Первое правило: меня надо уважать. Второе правило: я люблю честность. И третье правило, которое истекает из первого: не следует нарушать правила того места, в котором тебе волей судьбы пришлось оказаться, ибо в отсутствие Матушки я и есть здесь самый старший сын, и я решаю, кого можно пускать, а кого выпускать. Змей Горыныч моё имя.

«И никаких поблажек от меня не ждите» – сверкнули жёлтым узкие змеиные глаза.

– Отойти в сторону! – внезапно взревела та голова, которая до этого момента участие в разговоре не принимала.

Немила от неожиданности напрыгнула на Иванушку, тот налетел на перильце. Змей же непринуждённо отступил с середины прохода и приподнял крыло, а за ним обнаружилась целая толпа людей, которые лупали испуганными глазами по сторонам и жались друг к другу.

– Ать-два, проходим по одному и быстро, —скомандовал Горыныч и зевнул.

И пока Немила с Иваном, да ещё Добрыня, жались в сторонку, мимо них нестройно шагали обыкновенные на вид люди, молодые и старые, девки и парни, женщины и мужчины, бабы и старики. И больше всего было крестьян, которых всегда узнаешь по одежде, будь они хоть из Лыбедских, хоть из друговских. И всех там хватало, и прямых, и кривых, и ясноглазых, и косых, и добрых лиц было много, и неприятных глазу доставало.

Упал Немилин взгляд на мужчину, по виду – уж очень благообразного и от всего происходящего отрешённого, и отчего-то сердце её переполнилось радостью, и на душе стало так спокойно, что хоть пой.

Подалась она навстречу старику, чтобы за рукав тронуть, да не успела, опередили её.

Змей опередил; сунул в ряд несоразмерно тощую и кожистую лапу, хвать того старичка, да на глазах у недоумевающей Немилы в воздух поднял.

И отпустил, прямо за перила моста. В пропасть заревную.

Немила рот разинула, да воздухом подавилась.

– Тише, девица, он свою работу выполняет, – шепнул Добрыня и убедившись, что она не будет кричать, убрал ладонь ото рта. – Ничего страшного с дедом не случилось, он пожил своё и теперь обрёл покой. Ты же не плачешь, когда по осени увядают цветы или когда по весне старая яблоня не распускает почки? Вот и сейчас – не плачь.

Скоро поток из людей прекратился. Больше никого Змей не тронул, а как только прошмыгнул последний человек, тот быстренько занял своею тушею проход.

– Так-так, на чём мы остановились? Ах, да, значит, это и есть суженый-ряженый, из-за которого весь сыр-бор, – заявила правая голова, даже не глянув на царевича.

Зато та, что посередине, так глядела, точно глаза её были кремнем, Иван – кресалом, а Немила – трутиком, который вот-вот вспыхнет.

Не нравилось ей, что Змей прицепился к Ивану с разговорами – мать знает почему, скорее всего оттого, что невтерпёж уж было ждать возвращения домой, а на мосту было настолько неуютно, что лес дремучий вспоминался с чувствами, близкими к нежности.

– Я тебя помню, – неожиданно выпалил Горыныч и повернулся к Ивану всеми тремя головами, буквально облепил со всех трёх сторон. – Когда узрел я, насколько тебя источила гнильца, то хотел прекратить твои мучения на веки вечные. Но, помню, остановила меня невидимая рука провидения, какое-то смутное предчувствие… Сказал я себе: нет, дам ему ещё немного пожить. Я никогда не ошибаюсь, прав оказался и на этот раз.

Тут права голова немного дёрнулась в сторону Немилы.

– Ладно уж, пропущу вас, только лица запомню, чтобы в следующий раз узнать.