Лес видений

Как же тяжело, однако, давались эти сажени. А на кого она стала похожа? – в рваной рубахе, перекрученной юбке, платок сбился набекрень и косички растрепались. Ох, не женское это дело – по горам сказать, во всяком случае ещё не придумали подходящую для этого одёжу.

Впервые в своей жизни Немила позавидовала мужским шароварам и припомнила, что люди из горного народа, за которым она наблюдала в зеркальце – ох, давным-давно это было – все поголовно носили шаровары, только у женщин поверх шаровар ещё было надето что-то навроде юбочек.

Но вот к её облегчению из-за края показался Иван и приветливо замахал руками.

– Скорее, скорее, ты должна это увидеть! – кричал он, и от его радостного воодушевляющего крика у Немилы открылось второе дыхание.

Может, там и правда есть врата, которые приведут к бабушке Ягушке? Пока Немила взбиралась, она уже успела свято в это уверовать.

Каково же было её разочарование, когда, подав руку Ивану, она запрыгнула на уступ и узрела перед собой небольшое кольцо из почерневшей земли, а посередине – глубокую тёмную яму, заглядывать в которую не имелось ни малейшего желания.

Что они тут не одни, Немила поняла не сразу, потому как на вершине Алатырь-горы тишина стояла гробовая. Животные сидели и стояли на краях пропасти как неживые, как искусные чучела. Зверолюди прохаживались меж ними, то подойдут поближе к пропасти, то отойдут подальше. Кто-то приходил, кто-то уходил. Вдали, на противоположном краю пропасти, что едва разглядишь, тоже стояли фигурки, невысокие, тёмные, сбившиеся в кучу, сразу и не поймёшь, кто это такие.

– Гляди, дети гор! – выдохнул Иван, направил перст туда, куда Немила и так смотрела, и восторженно зажестикулировал. – Экие коротышки… Давай подойдём поближе.

Она вцепилась в Иванову руку, но он вырвался, прошёл десять шагов вперёд и встал на самом краю обрыва.

– Пожалуйста, Иванушка, побереги себя!

Иванушка отмахнулся.

– Я хочу посмотреть, как они будут прыгать.

Немила ахнула: как прыгать?!

– Ш-ш-ш, помолчи, Немилка!

Преодолевая страх, подбежала она к краю обрыва, вцепилась в Ивана, твёрдо решив не отпускать его от себя. Начала плести что-то, поворачивать Иванову голову бедовую, только бы не смотрел на этих горных детей, а тот в благодарность за её заботу только оттолкнул от себя Немилу, да так, что она упала на землю.

И собиралась она расплакаться, кабы не произошло то, что произошло. А именно: словно по невидимому и неслышимому сигналу весь тот народ, что собирался по краям Алатырь-горы, вдруг стал прыгать, не одновременно, но друг за другом. Сперва прыгнули те, горные, затем животные, а последними, с самой большой неохотой, вниз посыпались уродцы недочеловеческие.

Немиле показалось – Иванушка вот-вот к ним присоединиться. Закрыла она глаза, а когда открыла, он стоял на коленях и заглядывал в чёрную бездну.

Слава Матери, не прыгнул, не последовал за всеми!

– Иванушка? – она не решилась подниматься на ноги, а заместо этого подползла к суженому-ряженому. Одежда его, как и её, превратилась в лохмотья.

– Нам туда, – отчеканил царевич. – Я с самого начала предчувствовал, что нам не нужно идти к реке Смородине. Жерло Алатырь-горы зовёт нас. Слышишь?

Немила отрицательно покачала головой. Давно уж крепло в ней убеждение, что от всех злоключений у Ивана немного помутился рассудок. Но главное – Ивана до Яги дотащить, а там уж старая его вылечит, и память прежнюю наверняка вернёт.

– Любишь меня?

– Что?– поначалу Немила немного опешила, но потом слова хлынули потоком. – Конечно, Иванушка! Люблю тебя больше всех в мире, больше жизни!

– Но ты же меня совсем не знаешь? – кривенько улыбнулся царевич, и Немила отчего-то задрожала. Наверху беспокойными тенями метались неприкаянные, под ногами дрожала земля, а на душе было как-то слишком поганенько.

– Я тебя знаю достаточно, чтобы любить, – смущённо ответила Немила суженому.

– И что же ты знаешь обо мне? Что я – царевич? – рот Ивана ещё больше искривился, он ещё дальше отодвинулся от неё.

– Иванушка, я не за то полюбила тебя, что ты царевич!

– А за что? За мой облик? Я же красив, так ли это?

– Красив, – подтвердила Немилушка. – Но разве те испытания, через которые я прошла во имя нашей любви, не служат доказательством крепости моих чувств?

Иван почесал подбородок. Ни одной волосинки не пробивалось на по-детски гладкой коже, а между тем восемнадцать годков уж стукнуло младшему царскому сыну. Некоторые не упускали случая позлословить на этот счёт, но Немила не могла найти во всём его облике ни одного самого малюсенького изъяна. Он был мил её сердцу весь, без остатка, даже грязный, кривляющийся, ведущий себя не по-царски.

Она была уверена, что это и есть – любовь.

– Хочешь ли ты сказать этим, что любишь меня не как царевича, и что будь я последний бедняк, ты бы стала жить со мной как жена, и воспитывать наших детей? Отвечай честно, не то я прыгну! Честное слово, возьму и прыгну!