Лес видений

Смотрели бы на них косо, шарахались, подговаривали бы сестёр с батюшкой от них отвернуться, сослать куда-нибудь подальше, с глаз долой.

Но страшнее для неё было разочарование в батюшкиных глазах увидеть, весь лёд отчуждения ощутить от самого родного человека.

Любимая она у него или нет – а позор есть позор.

Поэтому возвращаться Немила пока что не планировала и на будущее не загадывала. «Пусть идёт как идёт – думала она. – Лишь бы больше никаких потрясений не случалось, лишь бы в тишине да в спокойствии наслаждаться тихим материнским счастьем, разделённым на троих».

Дочурки были самые обычные – не поймёшь по ним, то ли царские, то ли крестьянские, на то они и дети. По крайней мере, ей хотелось так думать. И даже когда она стала замечать… кое-что. Нечто такое, чему поначалу не придавалось особого значения, невинные шутки, мелкие пропажи, перемещения предметов – мало ли, дух какой-нибудь забрёл, лес-то всё-таки дремучий – то изо всех сил отгоняла от себя тревогу и подозрения, отказывалась слушать голос разума, однако, слишком уж много всего случалось, и то, что поначалу казалось мелким да незначительным, постепенно обостряло материнскую тревогу.

* * *

– Бабушка-яга, разговор у меня к тебе имеется. И не надо лгать! Не надо изворачиваться, я же не слепая, я всё вижу и слышу: слышу смех немладенческий, который внезапно начинает звучать из ниоткуда и так же внезапно обрывается, вижу, что предметы в доме безо всякой причины меняются местами, а во дворе следы босых ног появляются.

Немила перевела дыхание, требовательно сложила руки на груди, раздула ноздри.

– Так то домовой, наверное, с тобой шутит, – пожала плечами Яга, но Немила не собиралась верить ни единому слову.

– Никакой то не домовой! И я с этого места не сойду, пока не узна́ю, какая такая сила со мной шутит. И ты тоже не сойдёшь.

– Так-таки и не сойду? – Яга почесала нос и насмешливо пожала плечами. – Ладно, твоя взяла. Подойди поближе, научу, что надо делать.

После Ягиного наставления Немила вернулась в избу. Сначала она осторожно заглянула в щёлочку, потом как ни в чём не бывало распахнула дверь и, стараясь не вызывать подозрений, подошла к люльке.

– Ой вы милые мои, ой вы хорошие, – сюсюкала она, а у самой на сердце – камень.

Детишки вроде бы спали. Радость спала с открытым ртом и улыбалась во сне, а Грусть посасывала сразу несколько пальчиков. Чудо, а не дети, и никакие не богатырши, совсем крохи, каждая уместится на сгибе локтя.

Какую же тайну они скрывают?

Немила прошла в угол избы, забралась на печку, будто бы ненароком засунула руку под подушку и нащупала зеркало. Затем она нарочито широко зевнула, стрельнула глазами в сторону люльки и резко повернулась на другой бок, к стенке. И приготовилась ждать.

В комнате не раздавалось ни единого шороха, и всё же она не могла отделаться от ощущения, что за её спиной творится какое-то безобразие.

«Чуют любой подвох», – припомнила она слова Яги и закрыла глаза, пытаясь отвлечь мысли и успокоиться. Но в такой серьёзный момент на ум, как водится, ничего отвлекающего не шло, одни кошмары лезли. В последнее время от кошмаров ни днём, ни ночью покоя не было, хотя какой тут день, какая ночь? Всё одно – затянувшиеся сумерки, и не понять никак, сколько времени минуло с тех пор, как сорвала она тот злополучный цветок у Ежевики… Яга говорит – февраль сейчас царствует, да как тут поверишь, когда кажется, будто уж целая жизнь минула?

Лица сестёр уже почти забылись, ощущение батенькиных объятий припоминалось с трудом… Только лик Иванов царственный никуда не делся из головы, засел там прочно, что репа на огороде у одного крестьянина из соседней деревни, любителя хвастать и преувеличивать. Хохотали над этой историей все, кто её когда-либо слышал. Нет, ну надо же, выросла репа размером со взрослую лошадь! И целой семьёй её тянули-тянули, потягивали-потягивали, и никак вытянуть не могли!

Вспомнив эту историю, Немила вслух хохотнула – смешно же! – но потом снова приуныла: получается, и она тянет-потянет, а никак Ивана из своего сердца не вытянет.

Да, скорее всего, Иван её и помнить не помнит, а она его – знать не знает, потому как имела дела не с царевичем, а с его порченой стороной. Но как говорят: влюбиться в лик – уже полдела!

А то, что она не одна была у него, так это можно понять и простить. Жаль, конечно, что та бедняжка померла, а с другой стороны, чему быть тому не миновать. Значит, так должно было случиться и ничего не попишешь. И как бы Немила стала несчастна, если бы та, другая, живой добралась до Ягиного двора и сейчас ходила бы, такая важная, и говорила бы: «Я Ивану первая детей родила, значит, я у него буду женой».

А если Ворон, да не допустят этого Матушка с Батюшкой, найдёт ещё одну такую же, от порчи Ивановой пострадавшую? И что, если та окажется милее сердцу царевича?..

Тьфу! Подумать страшно! Вот и отвлеклась, называется, в итоге накрутила себя – хуже некуда! Да так накрутила, что и о детишках забыла!