Леса хватит на всех

Прошло больше тридцати лет с тех пор, как волны Зелёного прилива, захлестнувшие Москву и другие мегаполисы по всему миру, докатились сюда — до монументального, Егор, Гоша, Мартин сидят в парке перед ГЗ. С ними Патрик-Пиндос. украшенного колоннадой и статуями парадного входа в ГЗ. Докатились — и замерли в какой-то сотне метров. Асфальт перед ступенями вспучился, потрескался, кое-где просел здоровенными промоинами. В трещинах пробивались тощие деревца — обыкновенные, не гротескно-гигантские представители мутировавшей флоры, — и даже восьмигранные бетонные вазоны для цветов стояли на своих местах, по периметру площадки. Сквер, в центре которого с пятидесятых годов прошлого века возвышался памятник архангелогородскому самородку, сохранил почти что первозданный вид — только вымахали вдвое против прежнего нарядные голубые ели, да буйно разрослись кусты сирени. Дорожки же, пересекающие сквер, остались практически нетронутыми — буйное разнотравье, прокормиться на котором могли бы стада слонопотамов с Крылатских холмов, пощадило старую брусчатку.

Егор постелил чистую тряпицу на камне, из которого был сложен бордют давным-давно пересохшего фонтана и скамейке, разложил на ней нехитрую закуску — сырокопчёную рыбку, шмат солёного с чесночком сала из Малиновки, помидоры, банку маринованных огурчиков и прочую зелень, выращенную в Мичуринских садах. Всё это он приобрёл час назад, на Университетском рынке; сумку же с угощением дотащил до места встречи Пиндос. Он и сейчас сидел здесь, но не на увитом диким виноградом бордюре, а прямо на земле, сложив длинные, голенастые ноги по-турецки. Верная укулеле, которую он каким-то чудом ухитрился сохранить во время манхэттенской эскапады, лежала у него на коленях, пёструю рубашку по-прежнему украшала россыпь значков с пасификами и острыми листьями канабиса.

Хиппи есть хиппи, усмехнулся — про себя, разумеется, — Егор. Последний обломок давно ушедшей эпохи. Теперь таких не делают…

Он критически обозрел получившийся натюрморт и потянулся, громко хрустнув суставами. Торопиться в кои-то веки было некуда.

— Устал? — сочувственно осведомился Гоша. Он устроился на земле рядом с Пиндосом и нянчил в узловатых, покрытых растрескавшейся дубовой корой лапищах четвертную бутыль с особой «лешачиной» настойкой, в которой играли на солнце мириады золотистых пылинок.

— Это с чего бы? — Егор снова потянулся. — Третий день отсыпаюсь, с тех самых пор, как вернулись. Если бы ещё Татьяна была здесь, в ГЗ, а не уехала на Коломенскую Поляну — хрен бы вы меня вытащили…

— Мужчина должен иногда вспоминать о друзьях. — наставительно произнёс Мартин. Он сидел, вальяжно развалившись, на скамейке, которую они подтащили к фонтану. — Вспоминать и проставляться. Особенно, когда есть повод.

— А он есть? — лениво осведомился Егор. Спорить со старым алкашом не хотелось.

— А то как же! — оживился Мартин. — На Манхэттене вы побывали и Пиндо… Патрика с Умаром вытащили. Чем не повод?

— А вот Глеба, сетуньца, вытащить не смогли — заметил Егор. — даже тела, и того не нашли.

— Вот его и помянем. Доставай, что там у тебя?

Он скосил глаза вниз. Принесённые Егором бутылки— одна с виски, другая с коньяком — дожидались своего часа в пристроенной на земле сумке. Гоша согласно крякнул и потянул зубами пробку из своей бутыли.

Разлили по первой, выпили. Егор лениво прикинул, не перебраться ли на скамейку, где можно со вкусом облокотиться на спинку — и остался на прежнем месте. Двигаться не хотелось. Летнее солнышко начинало припекать, в зарослях сирени цвиркала разная птичья мелочь.

Ну что, по второй? — Мартин с энтузиазмом потёр ладони. — Тебе что — виски, коньяка?

Выпили по второй, закусили копчёной рыбкой с солёным огурчиком.

— А ты то какими судьбами к нам? — Мартин дождался, пока американец покончит со своим виски и решил, что самое время начать светскую беседу. — Ты ж, вроде, раньше на ВДНХ обретался?

— Ваш Серж… Бьич сказал, чтобы я ехалль. — отозвался Патрик — А на ВДНХ тепьерь мне нечего делайт. Он так сказал, да.

Егор сам отвёз обоих спасённых в ГЗ после экстренного совещания, созванного Бичом на Белорусском вокзале. Там, в числе прочего, было решено объявить адептов ЦВЛ вне закона — теперь никто из лесовиков — будь то путеец, речник, барахольщик или челнок — не должен иметь с ними никакого дела, а наоборот, стрелять, как выразился Бич, «без второго слова». Сам егерь направился в Останкино — вместе с сетуньцами и сборной командой егерей и бойцов-аватарок он намеревался установить надёжную блокаду командой аватарок устанавливать блокаду Древобашни.

— Мне, по ходу, завтра придётся-таки ехать на ВДНХ. — сообщил Егор, опрокинув третью по счёту стопку коньяка. — Бич… Серёга прислал белку, просит поторопится. Ты как, со мной?

Вопрос был адресован Патрику. Тот покачал головой.

— Ньет, я не ехальь. Я не есть понимай, зачем? Вы же хотеть убивайт тех, в Древобашне. Но ведь на их место прийти другие — их тоже убивайт? Сколько раз так?