Лэшер

Роуан жива. Через час она будет в больнице. Роуан возвращается домой. Черт побери, он знал, знал, что она непременно вернется! Но он и думать не думал, что все произойдет именно так!

Он выбежал в холл, взял у Эухении ключи и бумажник и сунул их в карман. Палата Мэйфейров. Он сам лежал там после сердечного приступа, окруженный со всех сторон медицинскими аппаратами, и целыми днями прислушивался к их равномерному гулу. К гулу, так похожему на звук, издаваемый виктролой. А теперь там будет лежать она.

— Послушай меня, Эухения, — повернулся он к служанке. — У меня к тебе важное поручение. Поднимись в мою комнату. Там на полу стоит старая виктрола. Заведи ее и поставь пластинку. Поняла?

— Прямо сейчас? Ночью? Но зачем?

— Делай то, что тебе говорят. А еще лучше принеси виктролу в гостиную и заведи ее здесь. Нет, не надо. Она слишком тяжела для тебя. Просто поднимись наверх, поставь пластинку, проиграй ее несколько раз, а потом можешь ложиться спать.

Эухения устремила на него непонимающий взгляд.

— Мистер Майк, вашу жену наконец нашли, она жива, и вы отправляетесь к ней в больницу, — сердито пробормотала она. — Вы не знаете, что там с ней такое случилось. Может, у нее с головой теперь плохо. И вы зачем-то приказываете мне включить старый музыкальный ящик.

— Именно так. Ты совершенно правильно меня поняла.

Сияющий лимузин скользил под сенью деревьев подобно огромной темной рыбе.

Майкл сбежал по ступенькам. Перед тем как сесть в машину, он повернулся к Эухении.

— Иди, делай то, что тебе велено!

С этими словами он открыл дверцу лимузина и устроился на заднем сиденье.

— Поехали!

«Роуан жива, а это главное, — твердил он про себя. — Если она жива, то обязательно меня услышит. Мы будем с ней разговаривать, она расскажет, что с ней произошло. Господи Иисусе, Джулиен, она жива! Она будет здесь через час. Но с того времени, как звонил Райен, прошло всего несколько минут».

Машина выехала на Мэгазин-стрит и устремилась к центру города. Тут Майкл вспомнил несколько строк из пророческой поэмы, одно из звеньев в цепочке загадочных и непостижимых слов. Он слышал голос Джулиена, чей приятный французский акцент, казалось, расцвечивал каждую фразу — точно так же в старые времена монахи украшали свои книги, выводя заглавия золотом и покрывая страницы причудливым орнаментом.

Расстаньтесь же с пришлыми вы докторами,
Беду и опасность чужой принесет.
Зло вскормлено будет чужими трудами,
Но ввысь лишь наука его вознесет.

— Ужас что творится, — донесся до Майкла голос Генри. — Все эти несчастные женщины. Подумать только! Все они умерли по одной и той же причине.

— О чем это ты? — рассеянно подал голос Майкл.

Ему хотелось курить. Он ощущал восхитительный аромат сигар Джулиена. Его одежда пропиталась ароматом этих изысканных сигар. Воспоминание, внезапное, как удар, овладело им. Джулиен зажег сигару, с наслаждением затянулся и помахал ему рукой. В комнате посверкивала медная спинка кровати, играла виктрола, и Виолетта пела для них.

— Какие несчастные женщины? О чем ты говоришь? — по-прежнему думая о другом, повторил вопрос Майкл. — Я чувствую себя Рипом ван Винклем, который проспал много лет [41], — добавил он извиняющимся тоном. — Скажи, а сколько сейчас времени?

— Одиннадцать тридцать, босс, — отрапортовал Генри. — Я говорил о женщинах из семьи Мэйфейр, умерших в последнее время. О матери мисс Моны и о мисс Эдит, хотя последнюю я никогда не встречал. И еще одна леди умерла — только вот я забыл ее имя. Еще скончалась та, что жила в Хьюстоне. И после нее еще одна.

— Ты хочешь сказать, что все эти женщины недавно умерли? Женщины, принадлежавшие к клану Мэйфейр?

— Да, босс. И мисс Беа говорит, все они умерли по одной и той же причине. Мистер Эрон звонил вам. Многие звонили. Но мы ведь даже не знали, что вы дома. В вашей комнате и свет-то не горел. Откуда нам было знать, что вы спите там на полу.

Генри продолжал болтать, в красках расписывая, как они сбились с ног, пытаясь отыскать Майкла, и слово в слово пересказывая все, что он, Генри, при этом говорил Эухении, а она — ему. Майкл не слушал. Взгляд его скользил по обшарпанным кирпичным домам, тянувшимся вдоль Мэгазин-стрит. В голове звучали строчки стихотворного предсказания.

Карались ошибки бедой и несчастьем.

Кровавый кошмар их в пути ожидал.

Глава 25

Итак, это Столов. Он понял это, как только вышел из салона самолета и ступил на трап. Все это время они следили за ним. И сейчас здоровенный мужчина, чью излишне развитую мускулатуру не скрывал даже просторный черный плащ, поджидал его в аэропорту. Глаза встречавшего имели какой-то неопределенный оттенок, однако же сияли, словно только что вымытое стекло.

Белесые ресницы, светлые волосы, кустистые брови… Юрию показалось, что он похож скорее на норвежца, чем на русского. Так вот он какой — Эрик Столов…